Сборник работ. Девяностые

В этот день Мандельштам собственной рукой заполнил «Анкету арестованного». Пункт 21 — состояние здоровья: «Здоров: сердце несколько возбуждено и ослаблено». Пункт 22 — кем и когда арестован: «ОГПУ 16 мая 1934 г.»

16-го — безусловно.

* * *

Документы «Дела № 4108» я буду сопоставлять с воспоминаниями Надежды Мандельштам.

Тюремных пыток, о которых она пишет, не было. Никакую едкую жидкость в глазок двери не пускали. Не крутили и пластинок «с голосами типовой жены, матери». Это — его галлюцинации. Лубянским дознавателям не было нужды тратиться на пытки, потому что поэт, подавленный, растерянный, оказался «легкой добычей» и на первом же допросе рассказал все. Еще до показаний, заполняя протокол допроса, он добросовестно вспоминал себя шестнадцатилетнего и на пункт № 11 об общественной и революционной работе наивно ответил: «В 1907 г. примыкал к партии с. р., вёл кружок в качестве пропагандиста». Это вменили ему в вину и в 34-м, и в 37-м.

Допрос начался через день после ареста, 18 мая.

Два первых вопроса — разминка. Бывали ли за границей? С каких пор занимаетесь литературой?

Вопрос третий: «Признаете ли вы себя виновным в сочинении произведений контрреволюционного характера?»

— Да, я являюсь автором следующего стихотворения контрреволюционного характера…

Далее — текст стихотворения о Сталине. По протоколам допросов выходит, что Мандельштам сам вызвался написать текст собственной рукой. На самом же деле у следователя стихи были.

Мы живем, под собою не чуя страны,

Наши речи за десять шагов не слышны.

Только слышно кремлевского горца —

Душегуба и мужикоборца.

Мандельштам поправил: это первый вариант и подсказал 3-ю и 4-ю строки.

А где хватит на полразговорца,

Там припомнят кремлевского горца.

Следователь записал стихотворение в протокол и предложил сделать это же Мандельштаму на отдельном листке.

Надежда Яковлевна не помнит фамилии следователя, называет его «Христофорыч». Теперь мы можем познакомиться с ним — оперуполномоченный 4-го отделения СПО ОГПУ Николай Христофорович Шиваров, специалист по писателям.

«Крупный человек с почти актёрскими — по Малому театру — назойливыми и резкими интонациями. Держался он, как человек высшей расы, презирающий физическую слабость и жалкие интеллигентские предрассудки… Я тоже почувствовала во время свидания, как постепенно уменьшаюсь под его взглядом».

Особой изобретательности Шиваров не проявлял.

— Для поэта полезно ощущение страха, оно способствует возникновению стихов, — говорил следователь Мандельштаму, — и вы получите полную меру этого стимулирующего чувства.

Следователь назвал стихи террористическим актом.

А вокруг него сброд тонкошеих вождей,

Он играет услугами полулюдей…

Даже после смертельного выстрела в рот остается больше шансов выжить, чем после этих строк.

«ВОПРОС: Кому вы читали или давали в списках?

ОТВЕТ: В списках я не давал, но читал следующим лицам: своей жене; своему брату Александру МАНДЕЛЬШТАМУ; брату моей жены — Евгению Яковлевичу ХАЗИНУ — литератору; подруге моей жены — Эмме Григорьевне ГЕРШТЕЙН — сотруднице ВЦСПС; Анне АХМАТОВОЙ — писательнице, ее сыну Льву ГУМИЛЕВУ; литератору БРОДСКОМУ Давиду Григорьевичу; сотруднику зоологического музея КУЗИНУ Борису Сергеевичу.

ВОПРОС: Когда это стихотворение было написано?

ОТВЕТ: В ноябре 1933 года».

Христофорыч, подчеркивая, что ему прекрасно известно окружение Мандельштама, кто именно и когда бывал у него в доме, «выуживал по одному» имена. Об этом свидетельствует протокол допроса на второй день, 19 мая.