Сборник работ. Девяностые

А все-таки, почему Михаил Иванович Калинин, 27 лет стоявший во главе верховного органа Советского государства, сравнил интеллигенцию именно с Красной Армией?

Он хотел поставить ее в строй, по шеренгам — так легче управлять образованными людьми. Интеллигенция в массе своей и выстроилась — лепили скульптуры, рисовали, пели, писали в традициях социалистического реализма. Традиции шеренги остались незыблемы. Правда, вождей и партий стало много, и интеллигенция четко, по-армейски разделилась по казармам — кому служить; левым, правым, центристам; законодательной власти, исполнительной; власти нынешней или будущей — впрок. Каждый несет свой талант своему вождю, вслед за ним — на самолетах, поездах, автобусах.

— Свободно жить не стыдно, — провозгласил в одной из миниатюр наш знаменитый первый юморист.

Я думаю — кому как…

Пару лет назад в середине жаркого дня я ждал поезда на подмосковной станции Новый Иерусалим. На перроне появилась странная процессия. Трое волокли одного. Впереди два милиционера просунули верёвки под плечи несчастному, а сзади затрапезный мужичонка подцепил брючным ремнем ноги. Бледное лицо мужчины было опущено, колыхающийся живот из-под расстегнутых брюк и выбившейся рубашки волочился по наждачному перрону, покрываясь густыми полосами грязи и крови. Только по безразличному лицу можно было понять, что мужчина мертв.

Так не перетаскивают даже мебель. Казалось, что мертвеца волокут до ближайшей помойки. Никто на перроне даже не оглянулся на них.

И время не совпадает, и место действия, а мне все кажется теперь, что это был художник Дмитрий Павлович Цуп.

1996 г.

О личностях

Минувшее Ваше, как свечи

Квартира у него городская. На первом этаже. Попасть трудно. Набираю телефон — тишина, звоню в дверь — молчание, обхожу дом, сквозь кустарник продираюсь к другому окну. Из темноты жилища проступает наконец знакомая фигура. Виноватая улыбка.

Он вставляет старый, износившийся слуховой аппарат.

— Милости прошу.

85, может быть, и можно дать, но стариком не назовешь. Густые седые волосы, прямая фигура. Старинный халат. Осанка, величие. Порода, такие люди стариками не бывают.

…Николай Михайлович Пидемский — один из первых советских интеллигентов, а может быть, и первый на Терском берегу. Я упоминал о нем когда-то, очерк назывался «Пристань на том берегу».

Он земляк мой.

* * *

Поезд идет на Кольский полуостров, где-то после Волховстроя появляются приметы родины — фиолетовый иван-чай, озера, скалы, мох — застенчивая красота.

Край от природы обильный. В первые годы Советской власти, когда молодой Пидемский сюда приехал, новая жизнь затевалась далеко не на пустом месте. И зверь, и птица, и рыба. Оленьи стада. И сенокосы, и пахотные земли. На реках Умба и Варзуга — жемчужный промысел.

Но главная кормилица — рыба: в море, озерах, реках. В каждом селе строили боты, лодки, шняки, карбасы. По всему побережью тянулись рыбные тони. Семга приравнивалась к пушнине и жемчугу: десятая рыбина, как и десятое жемчужное зерно, отдавались церкви или государству.

Себя кормили, с соседями торговали, ту же семгу, которая замечательно ловилась, доставляли не только в Петербург, но и в Финляндию, Норвегию.

В каждом дворе у помора десяток овец, пара-две оленей, у большинства коровы. В 1915 году в Варзуге держали 158 коров, в Тетрино — 109, в Кузомени — 90[1].

За два года до нынешнего века начал работать в Умбе лесопильный завод купца Беляева, первое промышленное предприятие на Кольском полуострове. Оснащено было на уровне шведских и финских заводов.

Советская власть на Терском берегу началась с Кузомени. Здесь еще весной 1905 года была создана первая подпольная социал-демократическая организация, весной 1917 года — тоже первая на побережье — народная власть: волостной народный комитет. Все делалось именем народа: «отобрать», «ликвидировать», «конфисковать». Выгоняли из домов «богатеев», организовывали клубы, школы. К этому времени как раз и приехал сюда учительствовать Николай Михайлович Пидемский.

Круговорот истории, перелом судьбы. Дед Пидемского сам был «богатеем», по сию пору помнит Николай Михайлович себя, пятилетнего, в гостях у деда: пятнадцать больших полупустых комнат…

— Я до Заполярья успел поработать в Симбирске. Но, знаете ли, заболел там тяжело. Малярией. Кто-то, не помню уж, рассказал о целебном климате на Терском берегу. Приехал, и, правда, выздоровел.

А с грамотностью здесь обстояло неважно: сельское училище, церковно-приходская школа, еще несколько мелких школ. Пидемский, просветитель-интеллигент, был нужен этому краю больше, чем кто-либо.

Начинал в Пялице, в начальной школе. Потом перевели в Тетрино, в семилетку. Затем — в Кузомень. Дальше — Умба, райцентр: ведёт географию, становится директором, наконец — заведующим районным отделом народного образования.

Весь Терский берег исходил пешком: в распутицу на оленях не выберешься, а лето коротко, море штормит. В непогоду — пешком, только пешком, каждый год — сотни километров. Как чеховский земский доктор.