Сборник работ. Шестидесятые

— Говорят, русские не имеют часов. Их нет в России?

Больше других удивляли наивными расспросами ребята из ФРГ. Разные это были парни — самодовольные и наглые, надменные и злые. Были и очень хорошие, добродушные ребята, но с набитыми трухой головами, совсем ничего не знающие о нас, русских, ничего не слышавшие о нашей стране.

Я долго разговаривал с одним из таких немцев. Надо же случиться, что шестилетней давности разговор в Москве повторился здесь, в Вене. Я долго рассказывал ему о жизни в Советском Союзе, о нашей молодёжи. Он слушал внимательно. Стал очень серьёзным, а потом грустным.

— Вы — счастливый. Закончили учиться и только-только начинаете работать, жить. У вас столько ещё впереди.

А я подумал — у нас счастье зависит от нас самих.

И у нас в самом деле всегда все впереди.

* * *

Недавно телеграфное агентство Советского Союза принесло добрую весть. Жители Западного Берлина получили возможность встретить рождественские праздники в кругу своих родственников и близких в ГДР. Поток гостей хлынул через границу…

Но это только для Западного Берлина. А Гёттинген от него далеко…

Вечерний поезд из Будапешта в Вену идёт три с половиной часа. На Будапештском вокзале полно народу. Публика — самая разношёрстная. Говорят на венгерском, немецком, английском.

Где-то, у первых вагонов, поют. Неподалёку в ровный людской шум вплетается красивый мужской баритон и чистый женский смех. И среди всеобщей разноголосицы, оживления — два прощания — два горя. Я никогда не видел, как провожают на войну. Но представлял себе это только так.

Так могут провожать только на войну, на смерть. У женщины лицо залито слезами. Плачет большой грузный мужчина — её муж, он уезжает вместе со взрослым сыном.

Рядом, чуть в стороне — второе горе. Мать прощается с дочерью. Прощается так, как будто это их последняя встреча. Девушка вскакивает в вагон, когда поезд уже трогается.

У этих двух семей, наверное, общее горе. Но куда можно так провожать? В какие страшные места можно уехать на этом поезде, ходу которому три с небольшим часа?

Я бродил по вагону. Натолкнулся на полупустое купе. Отвернувшись к окну, сидела девушка. Та самая, которая прощалась с матерью.

Чуть позже завязался разговор. Её звать Антье. Антье Галлвиц. Она — немка. Раньше все время жила с мамой. Потом уехала учиться в Гёттингенский университет. А через несколько дней Германия оказалась разделённой надвое: мать осталась в восточной части, а она — в западной.

Она закончила университет. Работает преподавателем. Но ни она к маме, ни мама к ней в гости так и не приезжали. Жили слухами. А слухи — самые невероятные. Фашистские газеты пишут, что в ГДР повальная смерть от голода. Газетам верить нельзя, но как узнаешь, что там на самом деле. Как там мама. Через границу не перейдёшь.

За эти долгие годы они виделись раза три-четыре. Встречались ненадолго в чужой стране. Вот и сейчас они встретились в Будапеште. Мама из ГДР ехала через Чехословакию. А ей, Антье, пришлось добираться сюда из ФРГ через Австрию. Здесь, в столице Венгрии, они виделись всего несколько дней. Несколько дней за два-три года.

— Когда же вы теперь снова встретитесь, Антье?

— Это неизвестно никому на свете. Может, через год, а может, через десять лет.

— Это зависит от международной обстановки?

— Да… Страшно подумать. Мама — рядом, раньше это было так обыденно и просто. А теперь для меня это — самое большое в жизни счастье, такое редкое и… хрупкое. Каждая встреча как прощание. А вдруг что-нибудь опять…

— Нет, нет, Антье. Не может быть. Все должно быть хорошо.

* * *

Новый год. Сегодня я подниму бокал за счастье, вложив в этот тост гораздо больше смысла, чем раньше. В сегодняшний вечер во многих семьях недостанет счастья. И тост, который раньше для меня был просто традиционным, прозвучит по-новому. За общечеловеческое большое счастье на всей планете. За счастье всегда иметь право быть с родными, любимыми!

И за твоё счастье, Антье Галлвиц!

1964 г.

Поездка в Австрию

Двадцать седьмая весна в жизни! В общем-то это не так уж много. Но и не мало. Это ещё молодость. Не та, ранняя, самая утренняя, для которой все вокруг — откровение, все — легко, просто, солнечно. Это уже зрелая молодость. Для неё девятый день каждого мая — не просто традиционная дань героическому прошлому, не памятник истории. Поколению старших комсомольцев знакомы запахи войны, руин. Пусть не пришлось встретить войну врукопашную. Все равно эти лютые годы не обошли никого, они не минули даже тех, кто не смог быть на передовой, кто делал тогда первые нетвёрдые шаги по земле. Горе было большое и общее, оно коснулось всех. Даже тех, кто не застал войну, но помнит её раны.

Советские люди испытали очень много и больше чем кто-либо знают истинную цену короткому, звучному, как призыв, слову «мир».

Прошло 19 лет. А в памяти — как вчерашний день.

Отец стоит у распахнутых дверей.

— Ты завтра вернёшься?

Отец чуть улыбается.

— Завтра — нет.

— А послезавтра?

Отец смотрит очень серьёзно.

— Послезавтра обязательно вернусь.

Мы ждали завтра, ждали послезавтра. И после послезавтра.