Воздух содрогнулся от тех слов. Повеяло мертвой хвоей. Лена взяла ножницы: предстояло много работы.
Что-то разбудило Аню. Она не помнила, чтобы засыпала, не была уверена, что и бодрствует. Мир по-прежнему был залит гипнотическим туманом. Он отзеркаливал мысли и чувства, извращал их. То, что почудилось Ане, в тот момент лишь очень отдаленно напоминало пробуждение. Хоть она и не выпуталась из кокона, ощутила его грань, хотя бы попыталась вырваться. Она села на кровати и опустила ноги на пол. Холодная слякоть тут же лизнула ступни. Первые несколько шагов ощущались странно. Почему-то в голову лезло слишком много мыслей о том, как ходить. С ненормальным вниманием и чуткостью Аня улавливала, когда напрягаются пальцы на ногах, когда растягивается сухожилие, как покой переливается из одной ноги в другую. Сила и напряжение дышали неравномерными вспышками по всему телу, особенно в ногах. Эта непривычная поглощенность отвлекла Аню настолько, что она даже не увидела, куда в итоге пришла.
Неожиданно много места. Аня открыта как на ладони. Как здорово, что звездам нет никакого дела. Участок казался не просто пустым, а вычищенным. Аня была здесь впервые, но четко ощущала, что не хватает чего-то очень важного. Воздух гудел тем неправильным шумом, от которого Аня не могла отделаться ни на миг с Ночи Жатвы. Иногда он стихал, иногда особо резкие мысли перекрикивали, но шум никогда не исчезал. А вдруг шум решил усилиться.
Ощутив на себе чей-то взгляд, Аня обернулась. Глаза без ресниц глядели не мигая. Белая фигура со светлыми волосами до пят перечеркивалась ружьем в руках. Она пахла чем-то вырытым из земли, что стоило уже там и оставить. Бледные пальцы держали винтовку за дуло и предлагали взять оружие. Аня взяла винтовку. Лена шевелила губами, и может, по ту сторону кокона раздавались слова, может, в них был смысл, но не здесь. Здесь голос звучал как через вату. Где-то вдалеке стоял старый забор. Он разделял пустырь и… такой же пустырь. Два куска ничем не отличались друг от друга. Если бы Ане завязали глаза, отвели от ограды, закружили, она бы ни за что не сказала, по какую из сторон находилась в тот миг.
На заборе висели стеклянные банки и бутылки. Какие-то подвязаны шпагатом, какие-то просто нахлобучены на выступающие колышки. Аня стала целиться, не понимая, где мишень. Может, объяснения Лены были и дельными, тем только горше, что ничего не слышно. Стекло треснуло, разбилось, поднялся хрустальный визг. Аня оцепенела, точно зная, что курка не спускала. Боль не настигала слишком долго, пока наконец девушка не опустила взгляд на одежду. Вместо груди – кошмарное месиво, точно перенесла выстрел в упор, и вместо дробин – битое стекло. Она упала на спину, больно ударившись затылком, закричала, разрываясь в неистовом вопле, и тут же умолкла.
Не видно ни звезд, ни леса. Руки не пахли порохом. Пальцы не находили крови и стекла. Так Аня и осталась лежать на полу комнаты. Точно вырвавшись из плена, холодный воздух хлынул под футболку, которая была велика Ане. На голых ногах выступила гусиная кожа, ступни быстро окоченели. Аня не могла чувствовать, как мать гладит ее по спине, как зовет сквозь безлунную ночь, чем-то похожую на ту, на море, где мертвый виноградник, где шумит море, где пахнет хвоей. Эта ночь возвращалась, Аня слышала ее шаги. Полные ужаса глаза уставились на дверь.
Рада перевела взгляд с дочери на дверь, вернее, на щель, где дрожали полутона мрака. Руки крепче впились в футболку Ани. Мать пыталась подтянуть дочь к себе, но та не поддавалась. Аня лежала на полу, точно на скользкой льдине, и незримые черные волны поднимались и опускались, грозясь сбросить в бездну: – Аня! – Рада не выдержала, схватила дочь выше локтя.
Эта цепкая хватка, это прикосновение все определило. Аню точно окатили ушатом студеной воды. Дверь распахнулась, выбитая в неистовой свирепости. Поднятый грохот никак не вязался с худенькой фигурой Лены на пороге. Зловещим когтем свисали ножницы. Кулак сжат до того сильно, что выступили жилы.
Точно бурный поток горной реки, Рада бросилась во мраке, но мрак рассек блеск ножниц. Лезвия вошли в живот, раскрылись, сделав жадный глоток. Рада осталась на ногах, резко вырвав из плоти сталь. Лена нанесла еще удар, повалив Раду на землю.
– Где ты?! – задыхаясь от ужаса, звала Аня.
Она не слышала скрипку. Глаза резал блеск стального когтя, особенно когда острый клюв раскрылся. Закрыв уши, Аня сдавила собственный череп с неведомой силой. Что-то прорезалось, лопнуло. Звук протяжным писком пролетел прямо над ухом и исчез где-то в черных проклятых дебрях.