Сброд

С невероятным усилием мать все же подняла бесформенный кусок еще прохладной плоти, в котором уже заложено все, чтобы стать рукой. Движения были кривыми, точно Радой управлял кукловод, не помнящий, какая нить за что отвечает. В какой-то момент показалось, что в локте собрался отек, который вот-вот лопнет, но обошлось. Зрелище жуткое, но именно в этом отчаянии и рваности движения был особый чувственный надрыв, который не даст отвести взгляд.

Аня подползла вперед, обняла мать, залезла назад и проспала еще несколько часов, до самого вечера. Проснулась уже от резкой остановки. Подняв голову, Аня увидела дерево, поваленное прямо поперек дороги. Рада испуганно обернулась и выдохнула, удостоверившись, что не причинила вреда дочери. Выдохнув, мать обернулась обратно к дороге. Асфальт блестел, вокруг чернели пятна мелких веток от дневной бури. Снова глубоко выдохнув, она постучала пальцами по рулю. Вторая рука окрепла не достаточно, чтобы держаться за руль, но достаточно, чтобы она уже ощущалась как прежде. Выросшую плоть, казалось, достали из морозилки, и понадобится несколько дней, чтобы та прогрелась прогнанной горячей кровью.

Когда Рада резко поднялась и ударила по тормозам, жар резко хлынул по телу. Скорее всего, это скажется на руке, породнит с остальным телом. Мускулы заходили под бледной кожей, оживали. Рада жаждала испытания.

– Нет, стой! – встрепенулась заспанная Аня, но уже слишком поздно.

Рада уже вышла из машины, хлопнув дверью. Решительным шагом она приблизилась к дереву, взялась за ствол двумя руками и резким рывком освободила путь. Обернувшись, она столкнулась с резким светом фар. Прямая атака в лоб, слишком плоская. Лицо горело безумным триумфом. Свет кричал о каждой мошке, о каждой пылинке, пролетающей перед фарами. Рука деформировалась, как у куклы, которую только что вырвали из пасти домашнего резвого песика. Она оттянулась вниз, сильно отекла. Резкий свет делал эту длинную каплю чего-то тягучего вместо конечности абсолютно чудовищной.

Рада запрокинула голову вверх. В тот миг, когда черные глаза поднялись к небу, звезды возрадовались, что были достаточно далеко от земли. Время обратилось вспять. Сердцу Рады хватило сил откачать отек назад. Рука медленно возвращалась к привычному очертанию.

Все стало хорошо. Все вернулось. Рада села в машину, положила руки на руль, сравнила. Аня выглядывала из-за плеча.

– Будь это дерево гибким ростком, его бы не снесла буря, – произнесла Рада, глядя вперед, на дорогу.

– Будь это дерево гибким ростком, оно бы погибло, не увидев света, – ответила Аня, разглядывая густые дебри.

Лес казался бескрайним, как океан, по которому плывет черепаха со слонами и диском.

* * *

Ноги сильно затекли. Аня растирала их, чувствуя, что не хватит сил просто встать и пойти. Ранняя заря. Юный нарастающий свет, кажется, что впереди так много времени.

Но надо спешить. Время все-таки идет. Когда Аня засыпала, кругом был лес, когда проснулась – поле заснувших подсолнухов. Первые шаги на ватных ногах давались тяжело, но вскоре тело проснулось. Ноги несли ее навстречу солнцу, к тому краю, откуда оно должно показаться. Она бежала минут десять, а может, и больше. Легкие как будто повесили на ржавый холодный турник во дворе и как следует избили мухобойкой. Вся пыль вышла, вся грязь, о которой Ане не хватало ни времени, ни сил, ни желания думать. Она бежала по полю, глядя на бесконечное количество цветочных затылков.

Должно быть, Аня уже далеко от дороги. Когда она обернулась, подсолнухи по-прежнему были отвернуты прочь. Куда ни посмотри, цветы отводили свой взгляд, прятались. Они не ждали солнца, они избегали ее. Поле походило на толпу прихожан, упавших ниц и не смеющих подняться. Раздался тихий хруст. Зудела рука. Аня опустила взгляд и в следующий миг горько раскаялась. Глаза полоснула ледяная стужа, порыв острого сухого мороза заставил зажмуриться и молиться, чтобы эти глаза еще хоть что-то увидели, хоть слабый рассеянный луч. Ослепительно жгучий блеск серпа, выкованного из света луны, – это последнее, что уловил рассудок из сна, прежде чем пробудиться.

* * *

Незрелые твердые ягоды размазывались по каменной плитке, мякоть забивалась в стыки. Аня давила ногой виноград, который уже не наберется сока и сахара. Рада сидела на крыльце, подле ног – бутылка смородинового вина. Аня потянулась за новой веткой, но одернула себя, заломила пальцы. Когда-то это нужно сделать.

– Мам… – решилась Аня.

Рада обернулась на дочь. Что-то в черноте глаз дало понять: вопрос уже ясен, но слова надо будет обязательно произнести вслух.

– Я не держу ни на кого зла, просто не понимаю, что происходит, – продолжила Аня.

Рада сжала губы. Какая-то досада, что Ане все-таки хватило сил начать разговор. Кольнуло сердце. Настала очередь Рады.

– Что ты хочешь узнать? – спросила мать.

Руки гладили друг друга: здоровая и только-только окрепшая.

– Твоя сила, твоя жажда, голод… так много всего… – Аня спрятала лицо, зарылась в волосы.

– Нет, знаешь, забудь. Мы вернулись, а это самое главное, – прошептала она, обняв маму покрепче.

* * *