Сброд

– Там внутри плавает утопленник, – пояснила мать.

В каждом дне помещалось непривычно много солнца. К тому моменту, когда Рада с дочкой возвращалась домой, только начинало палить. Пока жар оставался более-менее терпимым, Рада разрыла сад и посадила то, что осталось от яблок из-за Частокола и ростков внутри Круга. Что взойдет от того посева – оставалось лишь гадать. Может, это и делала Рада, разглядывая пену в жестяной кружке, оставшуюся от уже теплого кваса.

Рада не могла кормить грудью. До этого она подносила только сверток с криво пришитыми пуговицами. На сцене кулек становился настоящим младенцем, и горячая кровь и впрямь стекала по телу, но стоило обычному свету рассеять мглу, все исчезало. Рада подносила Аню к груди, и малышка впивалась, но рана оставалась пустой, бескровной.

* * *

Вновь серп, выкованный из лунного света, сверкнул над головой Жнеца и вновь обрушился, вонзившись в плоть. Робко-робко наступал рассвет. Может, из страха, что Жнец еще не ушел. Солнце медленно поднималось над Чертовым Кругом и будто радовалось, что удалось избежать встречи с чудовищем из пустоты и мрака. Не так страшно глядеть на разрушения, когда опасность миновала. Вот черти цирковые и скакали туда-сюда, танцевали среди битого кирпича и осколков, радостные, что еще один день настал.

А вот Кормилец был невесел, причем настолько, что Матвей понял с первого взгляда: придется повременить с бумажным конвертом. Хозяин цирка спустился в погреб. Они вдвоем осмотрели сокровищницу.

– Ху-ху-ху… – протянул Кормилец.

Их тут же встретил резкий запах падали.

– Явно что-то искал… – оставаясь на лестнице, не ступая на залитый кровью пол, заключил Матвей.

Разбитые бочки лопнули, вывалив наружу нутро. Крысы и мухи скоро налетели. Чьи-то ноги растащили кровь в разные стороны. Кто-то метался, искал и не нашел.

– Если не кровь, не плоть, то что? – размышлял вслух Кормилец, потирая черную бородку.

– Боишься, что появился кто-то страшнее тебя? – спросил Матвей.

– Когда-нибудь точно появится, – хмыкнул Кормилец. – Да вам этого бояться стоит намного больше. Ладно, черт с этим. Чего?

– Картина, о которой вы говорили. Я нашел, но нужна реставрация, – доложил Матвей, пока они поднимались на свет божий.

Уже на улице Кормилец получил конверт с бледной фотографией. Черные глазенки пристально вглядывались, пытаясь прикинуть, стоит ли овчинка выделки.

– Ху-ху-ху… – задумчиво протянул Кормилец, а потом поднял глаза на Матвея. – Тебе самому-то нравится?

Скрипач уверенно кивнул.

– О да. Особенно хорошо сохранилась царевна, обманувшая дракона. Так испуганно рассматривает крылья, хвост, когти, зубы и чешую. Конечно, ей страшнее всего. Ведь груда этих останков не дракон. Тогда остается всего один вопрос…

– Где же он? – довольно закивал Кормилец.

– Думаю, дракон скоро навестит царевну, – добавил Матвей.

Кормилец посмеялся от души. Это смягчило сердце и дало отойти от ночного разгрома.

– Хорошо, дружок. Если найдешь, кто ее восстановит, – не скупись.

* * *

Мало выбраться из-за Частокола – надо еще и оправиться. Это всегда проще, когда рядом кто-то есть. Ане и Раде повезло – они были друг у друга.

Засыпая, Рада думала лишь о том, чтобы проснуться уже с рукой. Почему-то в голове жила четкая уверенность, что это будет сродни подарку из детства, чтобы взрослые наврали, что это принес волшебный зайчик или Дедушка Мороз. Это же чудо, а чудеса не дарят взрослым. Подарки взрослым планируют, рассчитывают, измеряют, правильно упаковывают и хранят, не нарушая товарного соседства и указаний производителя. Нет, если ждешь чудо, надо снова стать маленьким беззащитным ребенком, закрыть глаза и ждать, что, когда наступит утро, все сбудется. Она засыпала с мечтой и верой, а наутро, с рассветным солнцем, мечты таяли, оставаясь мокрыми следами на ресницах. Оставалось надеяться и верить, снова закрывать глаза, быть беспомощной перед очередной ночью на обочине.

В голову, как назло, все чаще наведывался Черный Пес, тяжелый плащ и пустота под ним. Рада не верила, что утратила руку навсегда. Черный Пес был иного толка. У него в груди билось что-то давно сгоревшее, начинающее остывать. Такое Рада уже видела.

«Такие не хотят возвращаться… нет, я вернусь, я выгрызу себя у смерти…»

Следующее утро началось с боли. Рада не кричала – просто не верила, что ее тело способно испытывать нечто подобное. Лихорадка разливалась раскаленным маслом по всему телу. Колкие брызги били в кончики пальцев. Кулак не сжимался, но безумный взгляд бегал по бледной худой руке. Кожа на ощупь была мягким тестом. Кости держались на месте, как заливная рыба. При усилии они гуляли как в желе, мускулы протянулись хлипкими ниточками. Это утро началось с боли, началось с триумфа. Рада сняла машину с ручника, и они тронулись дальше. На заднем сиденье показалось заспанное лицо Ани. Она протерла глаза, взглянула на мать. Радостная улыбка и черт-те как растущие зубы со сколами сверкнули в зеркале.

– Можешь еще поспать, – ответила Рада.