Сброд

И все-таки это не был очередной цветок. Пока он распускался у основания шеи, пока горячий поток резко полоснул, отдался до самых кончиков пальцев, Аня впервые расслышала свое сердце. Все это время Аня знала, что чует голод матери, что внимает жажде, как своей собственной. Каждый раз место укуса жгло от яда, и каждый раз Аня сжимала зубы до скрипа. Нет, это не очередной цветок, не маленькая часть большого дешевого узора. Новое чувство, от него пробирало до дрожи. Отдавать, но насыщаться. Рада насыщалась живой кровью, а Аня в ответ пила яд. Он проникал в тело, просачивался сквозь волокна. Как нетерпеливый новый жилец, он срывал призрачную ткань с мебели, поднимая клубы пыли в воздух, а когда становилось нечем дышать, отворял окна настежь.

Аня зажмурилась, давая гиблому облаку накрыть, укутать себя. Волнительная близость со смертью дарила давно забытое чувство жизни. В тот миг волосы Ани опустились, мать погладила по голове. Тихий шепот Рады глушил звон в ушах. Насилу Аня поднялась с земли, шатко добрела до крыльца, рухнула на ступени, зарылась в волосах.

Страх хлынул в размягченную плоть, пробрал насквозь, пронзил каждую жилку. Воздух дрожал от полуденной жары, но Аню знобило. Зубы стучали, как заведенная игрушка в тесной коробке.

* * *

Аня стояла, обхватив себя одной рукой, второй махала вслед маме. Из открытого окна машины продолжали доноситься предупреждения о шторме, но жизнь Рады Черных не впервой толкает ее действовать даже в шторм. Буря была ей к лицу, чего не сказать об Ане. Чувство брошенности накрывало глухим стеклянным колпаком. Прозрачные холодные стены не давали вырваться никаким словам и чувствам, зато отлично впускали морской порывистый ветер, пыль, грязь, обрывки злобных вдохов, глухие ругательства, которые ребенок не должен был услышать, но все равно услышал… Смешно. Аня уже не ребенок… Тогда почему она ощущала себя такой крохой, что на ладошке поместится?

На крыльце становилось неуютно. Ветер поднимался, кружил пыль и мусор. Домой все равно не хотелось. Что-то ныло слишком глубоко, может, в костях? Если укрыться от ветра, зайти в дом, это нечто зайдет следом.

Сидеть на месте невыносимо. Она встала и побрела походкой живого мертвеца по саду. Как же мучительно плакать пустыми глазами. Она упала и ударилась всем телом о что-то твердое, холодное. Бетонное основание колодца. Ветер выл громче.

«Где ты?» – взывала Аня, сжимая кулаки.

Ветер рвал надежду на клочки, трепал как пес.

«Где ты?! Ты же меня слышишь! Почему я не слышу тебя?! Это нечестно, несправедливо!»

Рука резко упала на плечо. Не оборачиваясь, Аня вцепилась в нее, как в единственную опору, чтобы не смело.

– Я слышу. Даже сквозь ветер, – прорвался сквозь свист и вой знакомый голос.

Аня вцепилась еще крепче, губы размазало в глупой улыбке. Она почувствовала, что не одинока в пугающем диком мире.

– Пошли в дом? – спросил Матвей.

Аня что-то ответила, но лютый порыв ветра все пожрал. Тогда Матвей взял ее за плечи, поднял с земли, увел в дом. Аня опустилась на жесткую скамью. Локти уперлись в колени, длинные волосы протянулись до самого пола, собирая, как веник, всю пыль (будто бы мусора с улицы мало).

Раздавались хлопки окон – Матвей закрыл все. Наступила тишина, какой не может быть, когда на дворе звереет буря. Матвей прислонился к подоконнику, скрестив руки на груди. Аня оставалась неподвижной. Она повела головой, стало жутко. Она к чему-то прислушивалась. Матвея пробрал холод. Почему-то он знал, что не должен это уловить.

– Сыграй, – просила Аня.

Медовые глаза таращились в коридор.

– У меня нет скрипки.

Аня ринулась, как вспугнутый зверь, к печи, обрушилась на железную дверь с кулаками, колотила так, точно спасалась от пожара. Матвей схватил за плечи, оттащил. Аня успокоилась так же быстро, как и поддалась резкому безумию. Медленно она отползла к стене, в угол, поджала ноги.

«Тогда ты», – приказал медовый взгляд.

Матвей открыл дверь печи без каких-либо усилий. Ни пепла, ни золы. Только там, во мраке, блестел чехол для скрипки. Когда Матвей его вынул, как-то все стало еще несуразнее. Инструмент никак не мог туда поместиться.

– Сыграй, – тихо попросила Аня, прикрывая глаза.

Матвей достал инструмент, попытался настроить. Он сам чувствовал холодок на своем затылке, слышал, как над ними набросили вуаль и медленный призрак опускается. Прозрачная пелена тем и опаснее, паутинка. Сеть есть сеть. Одного звука зачарованной скрипки хватит, чтобы рассечь силки, но струны умолкли. Даже самый уродский звук, случайный скрип – и тот не слетал.

«Почему сейчас?» – стиснув зубы, думал Матвей.

Сохраняя пугающе холодный разум, он вновь и вновь заставлял запеть скрипку, но та оказалась упрямицей. Руки холодели. Матвей не видел, но чувствовал много раз то, что терзало Аню. Он бывал на этом месте.

Тело Ани брало свое, как после болевого шока. Боль нахлынула снова. Кости и плоть терзали друг друга в ожесточенном сражении. Как два гордых непримиримых зверя, которые должны решить, за кем останется это поле. Ни опоры, ни сил.