Сбывшиеся сны Натальи Петровны. Из разговоров с академиком Бехтеревой

У меня не было ощущения, что этот приток свежих сил не на пользу облику города. Все-таки Ленинград что-то делает с приезжими. Постепенно они попадают под влияние архитектуры, музеев, театров и коренных горожан. Тогда, в 1944-м, меня другое поразило. Если встать на Аничковом мосту и посмотреть вперед на Адмиралтейство, то можно было увидеть человек пять-десять, не больше. Народу на Невском практически не было. Потом стали появляться люди, им давали какое-то жилье. Сейчас Ленинград совсем не тот, что был до войны. Для меня он делится на исторический центр и «Черемушки». И как раз в новых районах оказалось много коренных ленинградцев, потому что они жили хуже всех, их расселяли – и лишили архитектуры. Есть в мире города, в частности Амстердам, Париж, где очень бережно относятся к архитектуре, даже на окраинах. Жалко, у нас не так.

Понятно, что когда людям негде было жить, строили дешево и сердито, но мы на этом не выиграли. Технологию переделали, построили неудобные, недолговечные здания, которые – и не Ленинград вовсе. И хорошо, что сейчас отношение к архитектуре меняется. Вот рядом с нами построили удивительно красивый дом, правда?

На углу Бармалеева и Большой Пушкарской? Рад, что он добавляет вам оптимизма. Но вот вы вернулись в родной город. Были же светлые моменты?

Светлые моменты, конечно, были. Я была молода. Раз уж вы меня подталкиваете к этому признанию, я влюблялась. Хотя не очень-то это подправляло мою жизнь. В иные периоды я и сама не знала, как выживаю, особенно в Иванове, в те два года во время войны.

После войны я до потери сознания влюбилась во Всеволода Ивановича. Даже не думала, что на такое чувство способна.

А как вы познакомились?

Я, аспирантка, слушала лекции по физиологии в Военно-медицинской академии, повышала свой уровень образования, а Всеволод Иванович был в ординатуре. Он ассистировал иногда на лекциях. Высокий, правда, уже и тогда чуть сутулый блондин, с большими голубыми глазами (голубизна с годами исчезла) и с такими пушистыми пшеничными ресницами. Очень способный, живой, веселый и на хорошем счету в академии. Надо сказать, что на тех лекциях возникало повышенное внимание к молодой женщине в обществе большого количества мужчин. Кто-то из слушателей обращался ко мне за разрешением проводить, потом выяснялось, что он хотел бы меня провожать не только с лекции. Но меня это не сильно вдохновляло. Вот Всеволод Иванович мне очень понравился. И я, уж не знаю чем, тоже ему понравилась – судя по тому, что мы поженились.

Он совершал поступки, которые меня и удивляли, и покоряли. Например, он делает доклад в Военно-медицинской академии. Я гуляю на Марсовом поле и жду его, чтобы погулять вместе. Прибегает довольно рано и говорит очень спокойно, что доклад он сделал, а с обсуждения ушел, чтобы поскорее встретиться со мной. Сперва я решила, что он немножко фантазирует – как-то очень уж дерзко с его стороны это выглядело. Но оказалось правдой: его вызывали к начальству академии для объяснений. А он так и ответил, что предпочел пойти на свидание.

Еще один необычный поступок. Мы шли по Невскому, в музей или в театр. Заливается соловьем милиционер. Свистит на каждого, вероятно, показывает власть над толпой. И вдруг Всеволод Иванович кидается к нему и требует, чтобы он прекратил издеваться над людьми. Милиционер недолго думая хватает Всеволода Ивановича и тащит в комендатуру. Я очень перепугалась, что больше его не увижу. Времена-то были серьезные: сорок седьмой – сорок восьмой годы. Запросто можно было из той комендатуры угодить на Магадан. Ну, слава богу, пронесло.

Мы поженились. Не скажу, удачным было это решение или нет, поскольку жилось нам очень сложно. Он перебрался ко мне из своей съемной комнатушки. Тогда, понимаете, даже маленький кусочек площади был большой ценностью. В конце концов тетка нам отдала четырнадцатиметровую комнату, скоро появился ребенок… Но я никого в жизни так не любила, как Всеволода Ивановича. Хотя жить с ним было трудновато, у него характер, видите какой: мог крикнуть на милиционера… Я от него через двадцать пять лет ушла. Это оказалось наилучшим выходом для многих. Возможно, и для меня… Но навсегда сохраню к нему самое хорошее отношение. Вот сейчас Иван Ильич умер, Всеволод Иванович жив. Он снова женился, он в Москве, но, когда приезжает в Питер, мы встречаемся как друзья.

Помните, вы рассказывали один из снов. Вас тяжело, мучительно преследует некий человек. А потом вы видите – сначала во сне – девушку, которую все считали погибшей…

Это было до Всеволода Ивановича.

Вы сказали: влюбилась. Это была первая любовь?