Перед Англией я хотел уточнить: когда мама вернулась, вы вместе жили?
Маме ведь не разрешили вернуться в Ленинград. У нее было ограничение по столицам. То есть она не могла жить в Москве или в Ленинграде, а посерединке могла. Вот она и жила в Бологом с моей сестрой, заведовала терапевтическим отделением больницы. Так как больница была железнодорожная, она могла бесплатно ездить к нам – и она ездила, вместе с Эвридикой и собакой Динкой. Я с мамой фактически жила, только когда она тяжело болела.
А ваш брат?
Андрей тоже жил в Ленинграде, но не с матерью. Правда, однажды он с ней неделю жил, когда у меня делали ремонт. Каждый день мне звонил и спрашивал, как идет ремонт, когда закончится. Потому что мама ему говорила: «Ты не волнуйся, сыночек, мама старенькая, всякое может случиться…» Мама, царствие ей небесное, любила попугать, я уже привыкла к этому, Андрей – нет, а с непривычки это тяжко.
У вас была дилемма: семья или наука? Например, после рождения сына…
Огромную положительную роль в том, что я осталась в науке, сыграл Всеволод Иванович. Это его бесспорный плюс. После рождения Святослава были моменты, когда порядочная мать должна бы науку бросить и заниматься только сыном. Особенно когда он заболевал. Скажем, у него болело ухо. А Всеволод Иванович, зная, что у меня подходят сроки представления диссертации, не пускал меня к нему: «Напишешь страницу, я напечатаю – тогда пойдешь». Святослав заливался, орал. Я вовсю ревела и с отчаянием писала, потому что главнее Всеволода Ивановича никого в квартире не было, апеллировать не к кому, физически он был сильнее меня, просто заставлял: «Сиди, пиши». А потом я втянулась. Выяснилось, что могу уделять Святославу меньше внимания, чем следует, но все-таки успевать на два фронта.
У меня намечалась поездка на конференцию в Гагры (были такие «Гагрские беседы» – в течение десяти-двенадцати дней биологи и физиологи собирались узким кругом и обсуждали свои проблемы). Участие в них считалось престижным и трудным – люди старались выявить недостатки в работах друг друга. Мне это не очень нравилось, я всегда стремилась найти позитивное в любой работе. И вот в канун отъезда я увидела, что у моего сына под кожей появилась опухоль. Вы представляете, как он мне дорог, у меня единственный сын, я врач и понимаю цену жизни. Все дни в Гаграх я жила с ощущением, что происходит что-то страшное. Но что – не понимала, словно отключилась. И только по возвращении домой, когда Святослав показал эту опухоль, которая очень прилично выросла, меня, что называется, пробило. Ночь напролет не спала, наутро повезла сына в онкологическую клинику. Вскоре в военном госпитале ему сделали удачную операцию…
Я как-то спросила Святослава, что бы он предпочел: меня как заботливую мамашу рядом с ним в первые годы его жизни или такую, как тогда и как сейчас. Он ответил: такую, как тогда и как сейчас. Не потому, что я смогла дать ему больше в плане развития интеллекта – он бы и сам развился, вы ведь знаете, насколько он способный. Но, может быть, я смогла привить ему самостоятельность. Конечно, идеально было бы раздвоиться, нянчить ребенка и одновременно заниматься наукой. Но куда мне до Юлия Цезаря.
Как Всеволод Иванович относился к вашему стремительному прогрессу в науке? Была ли ревность, пусть даже подавляемая?
Отдам ему справедливость: нет, даже в те периоды, когда у нас бывали сложные отношения, – потому что жизнь в одной комнате, с ребенком, с домработницей, она ведь сложная. Мы оба занимались. Он шел в науке очень хорошо, но у него докторская была по закрытой тематике, поэтому «навынос» его меньше было видно, чем меня. Потом эта моя поездка в Англию, после которой я стала настойчиво продвигать новые идеи… У него были недостатки, с которыми мириться в семье очень трудно. Но в смысле науки он всегда поощрял мое продвижение и очень гордился моими успехами – когда они были.
В туманном Альбионе. Джузеппе Пампильоне, Грей Уолтер и «чешская шпионка»
Как вообще случилось, что вы попали в Англию?
Я работала в Нейрохирургическом институте имени Поленова, весной пятьдесят девятого года защитила докторскую диссертацию[10]
. Потом ее долго мурыжили, не потому, что кто-то выступал против, просто тогда было модно тянуть с утверждением. В это время наш институт получил приглашение на поездку в Англию для двух человек по линии Всемирной организации здравоохранения. Оформляли меня и секретаря парторганизации, заведующую детским нейрохирургическим отделением профессора Земскую.Вас как-то отбирали?