Счастье моё!

Мы с Анечкой очень были привязаны к нашему дому на улице Неждановой, прожили мы здесь до прихода Ромы в нашу жизнь двенадцать лет. Первые два совместных с Ромой года мы продолжали жить в этой квартире. Сюда мы привезли из роддома Мишу, но Рома всегда говорил о том, что нужно всё начать сначала и строить новый дом. От мысли о переезде у меня сжималось сердце, но перемещение было неизбежно – я понимала мотивацию Роминого желания. В тридцатые годы XVIII века владельцем усадьбы и дома на углу Большой Никитской и переулка, называвшегося Воскресенским и Вражским по церкви Воскресения на Успенском Вражке, что значит – у оврага, был граф Александр Романович Брюс – племянник и наследник Якова Вилимовича Брюса, легендарного государственного деятеля, военного, дипломата, ученого, одного из ближайших сподвижников Петра Первого. Усадьба была построена в 1629 году и находилась во владении Брюсов почти сто лет, за это время за переулком закрепилось название Брюсов. В 1962 году переулок был переименован в улицу Неждановой – в честь оперной певицы и педагога Антонины Васильевны Неждановой, жившей здесь в доме номер семь. А в 1994 году последовали очередные перемены в жизни страны, и переулку было возвращено его историческое название. Тут жили многие известные артисты, дирижеры, музыканты, композиторы прошлого века: Н. С. Голованов, М. О. Рейзен, И. С. Козловский, М. П. Максакова, А. С. Пирогов, Н. С. Ханаев, Н. А. Обухова, Е. К. Катульская, А. Ш. Мелик-Пашаев, В. И. Качалов, И. М. Москвин, Л. М. Леонидов, Е. В. Гельцер, В. Э. Мейерхольд и З. Н. Райх, И. Н. Берсенев, С. В. Гиацинтова, В. Д. Тихомиров, А. П. Кторов, В. В. Кригер, М. Т. Семёнова, А. И. Хачатурян, Д. Д. Шостакович, М. Л. Ростропович и Г. П. Вишневская, Д. Б. Кабалевский, М. Л. Лавровский, И. И. Рерберг и Г. И. Рерберг, М. Э. Лиепа, Л. Б. Коган и многие, многие другие выдающиеся деятели искусств. “Дом композиторов” назван так потому, что здесь в середине прошлого века был построен жилищный кооператив педагогов Московской консерватории, а позже еще и разместился московский дом Союза композиторов. Дорога по дворику этого дома словно соединяет Большой театр и МХАТ с Консерваторией, Тверским бульваром и всеми жилыми и нежилыми домами, расположенными по соседству. Дом стоял (и стоит) на пересечении всех необходимых по тем временам нашей жизни дорог: пять минут пешком до МХАТа и Школы-студии, десять минут – до ГИТИСа, пять минут – до Анечкиной школы. Наш двор был местом случайных и неслучайных встреч: его то и дело пересекали в ту или другую сторону знакомые нам люди, наши друзья, товарищи. Уезжать из дома, где все нас знали и мы знали всех, и не только в нашем доме, но и во всех рядом стоящих, ох как не хотелось.

Мы жили на восьмом этаже, и оттого, что дом стоит на возвышении, из наших окон простиралась великолепная панорама Москвы. В праздничные дни мы видели семь точек вспыхивающего салюта, в Пасху высовывались из окон смотреть на колеблющийся свет крестного хода стоящего рядом храма Воскресения Словущего на Успенском Вражке. Летом, когда окна были распахнуты, к нам часто залетали голуби, мы их боялись и, преодолевая страх, гонялись за ними по комнатам в стремлении скорее прогнать их на волю. Летние ливни заливали подоконники и старые полы; зимой нетерпеливый ветер дергал открытую форточку; вечерами любовались живописными закатами, накрывавшими город; в солнечные дни квартиру переполняло жарким светом и липким зноем. Для меня и поныне это самая чудесная точка в теперь уже родном городе.

Сейчас, когда я изредка заглядываю в наш бывший двор на улице Неждановой, мне грустно видеть, как поменялось это некогда уютное, колоритное местечко. Я уже не нахожу здесь тех особенных примет, какими он был славен, тех лиц, того аромата и атмосферы знаменитого московского дворика и его удивительных обитателей.

Весенним утром Рома спешил на занятия в Школу-студию МХАТ, я его проводила и, едва успев отойти от входной двери, услышала щелкающий звук поворота ключа… Вернувшийся Рома был в оскорбленном, иронично-саркастическом раздражении, из-под разорванных брюк текла струйка крови – его покусали два старичка тойтерьера, питомцы мамы композитора Родиона Щедрина, жившей в соседнем подъезде. Ни обгрызенная щиколотка, ни порванные брюки не расстроили Рому так, как ощущение уязвимой униженности – напавшие на него животные, трясущиеся от старости и страха, были меньше его ладони.