Счастье моё!

У многих обитателей нашего дома были собаки, и выгуливали они своих питомцев во дворе без поводков и намордников, тут же в песочнице постукивали разноцветными лопаточками дети. Одна из гулявших собак, пробегая мимо песочницы, хватанула зубами за живот Анютку. Я в тот момент заходила в квартиру, чтоб позвонить по телефону (сейчас, в эпоху гаджетов, трудно себе представить, что надо было идти домой, чтоб сделать телефонный звонок, и оставить пятилетнего ребенка одного под присмотром соседей во дворе), я услышала Анечкин плач… Помню, как рванула к окну, как пролетела по лестнице в секунду все восемь этажей, как бежала за собакой и тянущей ее за ошейник хозяйкой, быстро удалявшимися с места происшествия. Помню, как грохотала в висках кровь и стучала в сознании мысль: “Сейчас я ее убью”. Я уже была от них на расстоянии вытянутой руки, как вдруг хозяйка обернулась, и я увидела лицо молодой девушки с выпученными от страха глазами, с умоляющей гримасой на юном личике… Я резко остановилась, моя звериная ярость вмиг испарилась. Анечке потом пришлось делать уколы от вируса бешенства и заново учиться любить собак.

Свой первый автомобиль я заполучила, еще проживая на улице Неждановой. С важным видом я садилась в новенький “опель” и трясущимися от неуверенности руками вцеплялась в руль; однажды, припарковываясь у дома, я наскочила на скамейку и мирно сидящих на ней старушек, они, словно птички, с удивительной прытью успели вспорхнуть, оставшись целехонькими, а вот лавочка пострадала.

Во всех подъездах нашего дома сидели консьержки – дамы, как правило, не первой молодости, по профессиональной особенности – разносчики всех сплетен, вскрыватели всех тайн, глашатаи всех новостей. Ощущение, что за тобой неотступно следят и обсуждают каждый твой шаг, было липким, как старый вонючий клей, растекшийся по письменному столу. Я всегда старалась быстро проскочить мимо неусыпного ока консьержки, дабы не стать персонажем остросюжетных новелл, которые рождались в их фантазиях и с их легкой руки циркулировали от подъезда к подъезду. Это нарушение личного пространства, частных обстоятельств жизни меня всегда приводило в растерянность и раздражение. Только по прошествии многих лет я стала абсолютно равнодушна к домыслам и легендам, вьющимся вокруг моего имени.

В концертном зале Дома композиторов, расположенном в соседнем подъезде, порой проходили интереснейшие представления свежих произведений молодых авангардных композиторов, джазменов, начинающих поэтов – многих не допускаемых тогда на большие филармонические площадки авторов. Музыкальная, артистическая, богемная жизнь на улице Неждановой била ключом!

Часто вечера мы с Ромой проводили на кухне у Олега Николаевича Ефремова. Он жил неподалеку, на Тверской: надо было выйти из подъезда, повернуть направо, пройти мимо дома Мейерхольда (каждый раз, вглядываясь в окна его квартиры, я думала о том, что здесь происходило в ночь, когда чей-то нож вспарывал тело Зинаиды Райх), еще раз повернуть направо, и через пару подъездов – квартира Ефремова.

Олег Николаевич

Это были незабываемые вечера! Как правило, народу за кухонным столом Олега Николаевича было немного, иногда мы были втроем: Ефремов, Рома и я. Неизменно фонтанирующий рассказами хозяин дома был завораживающе прекрасен. Я восторженно цепенела от накатывающей мощи таланта и обаяния этого человека, его широкого смеха, его многокрасочного голоса, его особенных интонаций, его красноречивых жестов и мимики, его экспрессивных пауз. Первое время я робела, но Олег Николаевич так распахнуто общался, так был обезоруживающе дружески расположен, что через пару вечеров я выдохнула и скованность улетучилась.