Счастье моё!

Каждое утро мы шли к врачу, каждое утро после больницы мы двигались в театр и репетировали. Я редко, очень редко делюсь с кем-либо своими болями и тревогами, но тогда, весной 1998-го, Лёша был рядом и разделил со мной все волнения и страхи. Мы шли каждое утро через парк к театру, дорога длится долго, хоть это расстояние в обычной ситуации преодолевается за семь минут. Мы идем медленно, бесконечно медленно. Лёшины цепкие пальцы сжимают мое плечо, и, несмотря на боль, я счастлива от чувства обретенной дружбы и преданности.

Спектакль “Желтое танго” стал одним из моих любимых, в нем был особый хореографический язык, он был страстен, красив, и прежде всего эта красота была в танцовщиках, которые присвоили и растворились в этом танцевальном монологе, моем монологе, который каждый из участников произносил своим телом, наполнял своими страстями и своей чувственностью.

В Эгле я была влюблена давно. Первое же впечатление от ее лица, посадки головы, льющихся рук, длинного извива спины, полураскрытых губ… всё-всё меня приводило в трепетание, восторг. Она меня манила, я хотела с ней встречи.

Я сделала всё, чтобы она оказалась в этом спектакле. Она была его украшением, его магическим притяжением.

У нас сложилась компания, которую я спаяла совместными вечерами с красным вином и бесконечными разговорами, часами мы сидели в кафе на рижских улицах или у меня в доме. Я всех научила пить темное пиво, после репетиций нам не хотелось расходиться, и мы проводили вечера вместе, радуясь и наслаждаясь друг другом. Потом каждый из нас вспоминал это время постановочных репетиций “Желтого танго” как период беззаботной влюбленности в партнеров, музыку Пьяццоллы, в совместные вечера, в горькую пивную прохладу, возможность молчать и болтать глупости и умности, необходимость восторгаться друг другом, понимать значимость того, что мы делаем вместе.

Да, я всегда влюблена в людей, с которыми работаю, мне всегда они представляются чудесными созданиями, и самые незначительные мелочи, вроде манеры пожимать плечами, поправлять волосы, почесывать ухо, склонять голову, вскидывать подбородок, вытягивать вперед шею… и многое-многое… кажутся мне проявлением божественного, загадочного и манящего мира. Эгле так прекрасна своими неправильно-волшебными линиями и изгибами, что наблюдать за ней, как за существом природы, можно бесконечно. Танец ее был выдающимся.

Самоотверженная в работе, она в репетициях всегда была послушна и тиха, иногда ее гуттаперчевое личико искривлялось детскими гримасами недовольства собой и обиженности на себя и всех, она замирала в каждой из этих гримас на некоторое время, и это было обратной, скрытой стороной ее мощной женской натуры, одной из многочисленных черт ее актерской индивидуальности. Хотелось с ней работать и ставить на нее спектакли, потому как потенциал ощущался в ней бездонный, возможности огромными.

Я не люблю премьеры, я не справляюсь с волнением, я не люблю себя в этих вибрациях неуверенности и желания убежать куда угодно, лишь бы это скорее кончилось или не начиналось вовсе. Откуда у меня эта трусость и куда она девается, как только делается первый шаг в сценическое пространство?! Гораздо хуже, если ты как исполнитель не участвуешь в спектакле и тогда, спрятавшись в темный уголок зрительного зала, вглядываешься в сценическую жизнь, в актеров и пытаешься укротить сердцебиение, из-за которого не слышишь ни музыку, ни текст…

Я не люблю премьеры потому, что это день острого осознания ненужности для тех людей, которые еще несколько дней назад с жадностью ловили каждое твое слово, каждый взгляд… а теперь они хозяева всего, что ты придумал, построил, нафантазировал, прожил… Теперь ты должен удалиться, оставив этим людям – актерам, танцовщикам – свои эмоции, чувства, сны, фантазии… ты теперь лишний, ты теперь вне этого процесса, всё теперь движется и живет по воплощенной, созданной тобой художественной реальности, сотворенными тобой новыми персонажами, которые теперь имеют реальные оболочки, кровь и суть, которые еще недавно были всего лишь тенями твоего воображения, твоих фантазий, твоих бессонных ночей… и к которым ты уже не имеешь никакого отношения.