Счастье по Аристотелю

Аристотель рекомендует определить, чему именно вы завидуете – незаслуженно доставшейся кому-то доле социальных благ или природной одаренности. В первом случае зависть может побудить вас бороться за равенство и справедливость, во втором же случае стоит задуматься, чем чужие прирожденные таланты обогащают вашу собственную жизнь. Если бы главой Академии избрали Аристотеля, он вывел бы ее на высочайший уровень – а так он ушел и со временем основал в Афинах конкурирующее учебное заведение, свой Ликей. Сами академики, сегодня малоизвестные, получили бы возможность погреться в лучах аристотелевской славы и тем самым упрочить свою. Возможно, они, как философы, научились бы в конце концов извлекать пользу из общения с ним, а не таить обиды.

Не меньше, чем зависть, Аристотеля занимает гнев. «Середина» здесь – спокойствие, мягкость, доброта. Для чрезмерной незлобивости в греческом языке отдельного слова нет, уточняет Аристотель, предлагая обозначить это свойство неким условным термином «безгневность» – мы же можем называть его индифферентностью или вялостью. Отсутствие гнева – недостаток, поскольку «те, у кого не вызывает гнева то, что следует, считаются глупцами, как и те, кого гнев охватывает не так, как следует, не тогда и не на тех, на кого следует». Если вы не различаете оскорбление, не обижаетесь, никогда не сердитесь – ни за себя, ни за друзей и близких, – это признак сбоя в нравственных настройках. Вас сочтут лишенным самоуважения, неспособным ни за что постоять. Гнев, утверждает Аристотель, бывает праведным и оправданным.

Поводам для гнева несть числа, и уж конечно, в древнегреческой литературе найдутся сотни примеров – от гнева Медеи на супруга-изменника до гнева могучего воина Аякса, не получившего после гибели Ахилла его прославленное оружие. Но если вы подвержены частым неконтролируемым вспышкам гнева, вас заслуженно будут считать вспыльчивым. Вспыльчивый человек обращает свой гнев не на тех (родитель вымещает на детях недовольство работой, вместо того чтобы выяснить отношения с начальством), сердится не из-за того (муж одной моей соседки не разговаривал с ней две недели, когда во время семейного сбора на праздники она случайно заперла ключи от взятого напрокат автомобиля в салоне). Гневливый человек впадает в неоправданно сильную ярость, заводится с пол-оборота, обижается и держит зло даже после того, как перед ним извинятся и загладят вину. Самой трудной Аристотель считает последнюю категорию. Лучше всего, когда человек «не сдерживает гнева, а благодаря своей резкости открыто платит за обиду и затем успокаивается», тогда как людям желчным, злопамятным, угрюмым приходится тяжко, поскольку «гнев у них долго не стихает, ведь они сдерживают ярость». Если вы копите злость в себе, «то действуете под влиянием обиды», и, поскольку злость ваша скрыта, никто вас не утешает, «а чтобы самому переварить гнев, нужно время. Такие люди очень докучают и себе, и своим близким». Поэтому постарайтесь не скрывать свой гнев ни от себя, ни от виновника, выясните отношения и живите дальше. Многим это дается с трудом, и открыто говорить о своих чувствах они начинают лишь к среднему возрасту. Но Аристотель знает, как трудно бывает справиться с гневом, когда стремишься к прекрасной жизни: «Не просто определить, как, против кого, по какому поводу и какой срок следует испытывать гнев, а также до какого предела поступают правильно» и где начинаются ошибки.

В ходе самоанализа я пришла к выводу, что, хотя злость и зависть мне чужды, я по натуре мстительна. За последние несколько лет я научилась справляться с этим точно по цитате из Аристотеля, приведенной у Дороти Паркер: «Самая лучшая месть – это жить счастливо». Возвысьтесь над завистью и злобой и будьте счастливы! Не обращайте внимания на злопыхателей; если вы делаете все как нужно, критика обычно возникает не из лучших побуждений. Человек по-настоящему великой души достигает умиротворения, «он не злопамятен: величавому вообще не свойственно кому-то что-то припоминать, особенно когда речь идет о причиненном ему зле, скорее, ему свойственно не замечать этого». С другой стороны, Аристотель все-таки считает, что существуют допустимые обстоятельства не только для мстительных чувств вроде гнева, но и для мести как действия. Как и следовало ожидать от человека, который достаточно долго проникался политической атмосферой при дворе Филиппа Македонского, о мести Аристотель имеет самые глубокие, объективные – и полезные – представления. В Четвертой книге «Никомаховой этики» он доказывает даже, что мстительные чувства могут быть праведными и рациональными.