Счастье в мгновении. Часть 3

Единственное действо, за которым лежачий встанет и медленно на кресле с мотором доберется до кухни — мой зов, обещающий объятие и поцелуй, что усиливает во мне физическое отвращение к нему. Я исполнилась ужаса от его зависимости ко мне. Укоренившаяся в глубине его сердца ненасытная потребность в любви, по-видимому, уже вошла для него в привычку, имеющую единство с привычкой есть, спать. Но она не вызывает в нем того счастья, которого я видела в его глазах несколько дней назад. Она превратилась в автоматизм действий, совершаемых людьми всю жизнь. Что будет дальше, покажет время.

Недуг обиженного судьбой мы все пережидаем покорно.

Его клятвенное обещание: «Не оставляй меня! Я живу ради тебя!.. Единственное счастье, дарованное мне, — слышать твой голос и видеть тебя рядом», я произношу тогда, когда меня постигает глубокое неприятие к тому, как он отказывает в свободе, требуя постоянного пребывания с ним.

«Стоя на волоске от смерти, мы держимся за жизнь, покуда не исчезнет в сердцах наших любовь», — размышлял Николо на войне.

Больная комната затворника так пропиталась всяческими растирками, бальзамами, мазями, эликсирами, склянками со снотворными, что едко пахнет запахом сальной кожей головы с частицами ментола, мяты, дегтя и оттенками чего-то резкого, горького, тухлого. Проветривание помещение не дает прохода свежести, сохраняющейся и чуть касающейся стен на тридцать минут. Аптечка, стоящая на журнальном коричневом столике, возле кровати, наполнилась до краев, как набитый рот, из которого вываливается еда.

Анхелика — приверженец народной медицины. Который день она занимается поисками излечивающих сборов в дряхленьких книгах, страницы которых пожелтели от старости. «Когда мы озабочены здоровьем близкого, то используем любые методы, способные излечить его, и прибегаем к таким крайностям, вплоть до того, чтобы взять болезнь на себя». Найдет подходящий рецепт и мигом бежит в магазин, чтобы купить нужное для его приготовления. Армандо честно признался мне, что уж лучше так, чем бы она все минуты жизни отдавала слезам.

— Не принимай во внимание, — недавно сказал он мне, когда мы, встретившись на кухне в ночи, обменивались причинами, почему нам не спится, вот и разговорились о насущном. — Хуже от растирок не будет. А там, глядишь, может, и впрямь на поправку пойдет… Но он запустил себя. Ты подметила? А я предупреждал супругу, что нужно не позволять всё делать за него. А она же, старая, не послушала меня. И кормит, и поит, и, прости за фразу, в туалет вместе с ним ходит. Заученные им ежедневные действия приведут к рефлексу… Разве можно так? Разве не наоборот мы должны были помочь однажды и затем отойти, чтобы он приучился жить в таком положении? А ныне он и неспособен без чужой помощи обойтись. Вначале противился, вспомни. Мы пододвинули стол, чтобы ему было удобно дотянуться до тарелки с фруктами, а в ответ услышали мало чего приятного и полного гнева его фразу: «Я вам что, жалкая калека? Я не без рук и могу взять то, что посчитаю нужным. Что вы таскаетесь все за мной? Ни шагу ступить, все шпионят, надзирают, перешептываются за моей спиной! Оставьте это дело. Ни к чему это! Я не потерплю таких жертв! И врать мне хватит, как все хорошо и прекрасно! Не успею подойти к ним, они улыбаются, веселые, счастливые… кому спектакль играете? Я не кукла! И сам знаю, что со мной и буду доживать эти дурацкие дни!» Эти слова разорвали страдающую мою женушку. Она два дня не могла отойти… — Глазами он указал мне на кухонный стул, и я присела рядышком с ним. Обдумывала я над словами и в своей манере тем временем, взяв грушу из красивой старинной посудины, крутила её в руках.

Обремененный заботами увлекся собственными соображениями:

— Неизвестно сколько он пробудет инвалидом. — Он раздавлен. В нем вздрагивали поникшие плечи. — А если это затянется на всю жизнь? — Поглядев на меня, не укорив за молчание, он приподнялся и с печальным лицом поставил чайник. Угасла улыбка в его глазах, но теплота по-прежнему ощущалась.

Слушала я его, а в лице моем ничего не менялось. Смирилась я с безысходностью, поэтому и не воспринимала уже ничего эмоционально, как раньше. Но помертвело я задумалась: «…Неизвестно сколько он пробудет инвалидом. А если это затянется на всю жизнь?» И мысль эхом прилетела из души: «Остается только терпеть».