Счастливая Женька. Начало

– Предоставляется комната в общежитии, а как же, – сказали Женьке, – Мы заботимся о своих работниках, вне зависимости от их ранга и уровня квалификации. И Женя довольно легко согласилась. И даже немного (не признаваясь, разумеется, себе) гордилась этим. – Будет возможность изучить медицинскую профессию, так сказать, изнутри, – думала она. – Так случилось, что я поступила в институт сразу, не пройдя все этапы профессии, как многие другие, – рассуждала она, – Хорошо, что я не ошиблась, и это оказалось моё призвание, а ведь могло бы быть и по-другому. – Вот теперь есть возможность заполнить кое-какие бреши в своем образовании, – невесело подтрунивала она над собой. Работа была с одной стороны очень тяжелая, а с другой – весьма беззаботная, в смысле ответственности и требований. Не слишком обремененная, проще говоря. Хотя физически и психологически было сложно. Особенно в первый месяц, например, Женьке нужно было с утра до вечера поднимать тяжести. К концу смены поясница, руки и ноги буквально отваливались. К тому же отчего-то Женька не была готова к тому, что будет напрямую и постоянно иметь дело с человеческой выделительной системой. Проще говоря, мочой и калом. Бывало частенько и с рвотными массами. Ну и конечно, гноем. Всегда и повсеместно в этом отделении. Гной, проступающий сквозь марлевые повязки. Гной на простынях. На одежде многих больных тоже гнойные отметины… Нет, ну это, конечно, ею предполагалось как бы. Все-таки в названии самого отделения это словоключевое. Но все же не ожидала, что встречаться будет эта субстанция в таком количестве. Прямо скажем, зашкаливающем… И запах… Без сомнения, о, этот непередаваемый убийственный запах отделения гнойной хирургии… Невыветриваемый годами, устойчивый к любой дезинфекции, ставший её частью и важнейшим компонентом. Нарушающий все мыслимые химические законы, обладающий плотностью, весоми остальными параметрами, включая цвет: вне сомнения бело-серый с переходом в грязно-желтый. Вначале Женя думала, что сойдет с ума именно от запаха. Но через короткое время адаптировалась, принюхалась, растворилась в нем и также, как остальные, кто не сбегал в ужасе в первые 48 часов, они с запахом стали частью друг друга.

Женька выходила из палаты, когда говорящая бабушка, с глубокой флегмоной кисти, здоровой рукой схватила её за халат, тараторя совсем уже неразборчиво и быстро. Говорящей бабушку называли, как нетрудно догадаться, за почти круглосуточный, неумолчный монолог, обращенный как к одушевленным, так (с неменьшим воодушевлением) и к предметам, на обывательский взгляд, для этой цели вовсе неподходящим. Например, обращаясь к тарелке с манной кашей, эта безымянная старушка, ласково именовала её «Маня» и затем глухим, невыразительным голосом рассказывала ей о проведенной в жуткой бессоннице ночи. То есть наличие живых слушателей для говорящей бабушки не являлось принципиальным. Женя энергично кивнула ей, аккуратно высвобождая халат, сунула вместо него ей в руку яблоко, которое взяла у неё же на тумбочке, и поспешила с ведром и шваброй на выход.