Счастливая Женька. Начало

Без всякого сомнения, облегчало эту тяжелую, по большей части,физическую работу, её разнообразие, вариативность и значительная доля непредсказуемости. Но Женькувсе-таки больше всего привлекало, как упоминалось ранее, невысокая степень её ответственности. Практически нулевая. Хотя в самом начале работы, ей все же было довольно неприятно, что из врачей и медсестер, по имени её знало всего пару человек. Женьке, казалось, что где-то там, наверху, очень далеко, хотя на самом деле здесь же, в больнице, шумела она, настоящая жизнь. Там спасалижизни, бесконечно оперировали, лечили,принимали новых больных. Там движение не останавливалось даже ночью. Там постоянно что-то выясняли, устраивали, договаривались и обсуждали. Там кипели страсти, готовились большие разборки, нарезались кадровые перестановки, томились на медленном огне интриги.Там ежедневно варился и разливался щедрой ложкой этот насыщенный, огненный, пахучий, но далеко не всеми едоками легко усваиваемый бульон. Женьке, например, места возле этого котла точно не было. Она это как-то сразу почувствовала. Поначалу её это задевало. Даже очень. Оказалось, что она не была готова стать невидимкой. А именно так она себя почувствовала, когда устроилась сюда работать. Невидимой. Неизвестной. Никем. Словом, обслуживающий персонал. В лучшем случае, к ней обращались: «Девушка» и «Послушайте, как вас там…». В худшем…, как обращались к ней в худшем случае, об этом, пожалуй, не стоит…Но обида и непонимание были, как уже говорилось, только в самом начале. Когда, например, спустя месяц с начала её работы, заведующий отделением, упрямо продолжал называть её Татьяной. Женя устала его поправлять и махнула рукой. А затем вообще пришла к выводу, что так даже лучше. Пусть они бегают, суетятся, чего-то доказывают, выясняют. Ей вообще нет до этого никакого дела. Ну, или почти никакого. Как говорится, меньше знаешь, крепче спишь. И вообще, чем больше ответственности, тем больше головной боли. А у Женьки сейчас красота – полное отсутствие таковой. У неё теперь в этом смысле абсолютный порядок. Пусть Главнаявначале докажет, что это она плохо вымыла, а не только что опять натоптали. Или что Ерохин из шестой палаты не специально загадил только что поменянное ему чистое белье.

– Честное слово, – грешным делом шумела Ефимовна, пожилая санитарка, напарница Женьки, – Этому старому маразматику вместе с говорящей бабкой место в психушке, а не в хирургии!Женька была с ней вполне солидарна: на Ерохина, вообще не напасешься постельного. Меняют санитарки, дочка его, как приходит, так моет отца и опять же застилает чистое. Но этого явно недостаточно. Кишечник у Ерохинауж абсолютно точно имелся, в отличие от совести. Так как облегчаться он старался исключительно в чистое постельное белье. Особенно удачным в его личном зачете становился день, когда получалось это сделать в только что застеленную кровать. Желательно сразу же после долгого и нудного облачения его в чистую пижаму. Судя по количеству людей, яростно его поносящих, этот трюк удавался ему многократно. Причем работал кишечникисправно и без перебоев, куда лучше, во всяком случае, чем его голова. Даже после очистительной клизмы. Женька сама в этом имела возможность убедиться несколько раз. Было ощущение, что лично Ерохинский кишечник в состоянии работать по заказу. И, надо сказать, отлично с этим справлялся. Такое мнение было не только у всего персонала, но и у брезгливо зажимающих нос, соседей по палате. У его дочки, по всей вероятности, тоже, которая ни с кем не разговаривая и не поднимая головы, с красным от смущения лицом, быстро и умело подстилала клеенку, снимала испачканное, растворялась ненадолго, а через минуту появлялась с теплой водой и губкой. Женька иногда украдкой наблюдала за ней. Как сейчас, например, когда женщина вошла в палату к отцу с эмалированной миской.