Счастливец

— Будетъ ли этому конецъ! — хватала себя за голову Татьяна Алексѣевна, и она тутъ же думала, что если Платонъ опять не придетъ, она не выдержитъ и уйдетъ къ нему сама.

VIII.

И она не выдержала и пошла. Цѣлыхъ двѣ недѣли не видала она Платона. До Шахова было больше трехъ верстъ. Татьяна Алексѣевна могла бы доѣхать туда въ своей телѣжкѣ, но ей не хотѣлось, чтобы кто либо зналъ о ея рѣшеніи навѣстить сына. Она надѣла темное платье, повязала голову чернымъ платкомъ и вышла изъ дому незамѣченная Ольгой. Въ полѣ шла уборка; встрѣчные крестьяне узнавали ее и нѣкоторые кланялись ей, но она отворачивала лицо и не отвѣчала на поклоны: въ этихъ людяхъ она видѣла теперь личныхъ враговъ, отнявшихъ у нея сына и ея лучшія надежды и ожиданія. Въ Шаховѣ она прямо направилась къ барской усадьбѣ. На дворѣ стояла баба и, нагнувшись, мыла мочалкой лохань. Она прикрыла рукой глаза, защищаясь отъ солнца, и оглядѣла Татьяну Алексѣевну съ ногъ до головы.

— Вамъ кого? — крикнула она ей.

— Доктора мнѣ,- отвѣтила Татьяна Алексѣевна.

— Дохтура? А вотъ идите прямо на крыльцо, тутъ и дохтуръ будетъ. Сейчасъ съ села пришелъ, гляди, въ прихожей еще.

Татьяна Алексѣевна поднялась на крыльцо, толкнула входную дверь и вошла въ больницу. Въ прихожей не было никого, всѣ двери были закрыты.

Татьяна Алексѣевна оглянулась, кашлянула раза два и сейчасъ же изъ маленькой боковой комнаты вышелъ незнакомый ей господинъ и подошелъ къ ней.

— Вамъ доктора? — спросилъ онъ, вглядываясь въ ея взволнованное лицо.

— Доктора, да, — отвѣтила Татьяна Алексѣевна.

— Такъ я къ вашимъ услугамъ. Что нужно?

Татьяна Алексѣевна вздрогнула и подняла на него удивленный и испуганный взглядъ.

— Вы? А Платоша? Платонъ Михайловичъ?

Въ двери выглянуло миловидное женское личико и въ прихожую поспѣшно вышла молодая дѣвушка.

— Вы не маменька ли Платона Михайловича? — спросила она.

— Да, я мать. — Дѣвушка быстро переглянулась съ докторомъ, а тотъ отвернулся и сталъ глядѣть въ окно.

— Такъ, видите ли, — запинаясь, заговорила дѣвушка, — вамъ, вѣроятно, хотѣлось бы видѣть Платона Михайловича, а это теперь неудобно…

— Отчего? — чуть не крикнула Татьяна Алексѣевна. — Гдѣ онъ? Здѣсь? Отчего мнѣ нельзя видѣть его?

— У него… Онъ боленъ… Мы къ нему никого не пускаемъ.

Передъ глазами Татьяны Алексѣевны мелькнуло что-то темное, съ яркими красными и зелеными кругами, въ груди замерло что-то непомѣрно большое и тяжелое. На минуту она прислонилась къ стѣнкѣ и опустила голову, чувствуя, что силы измѣняютъ ей… Никогда въ жизни не любила она такъ своего сына, никогда такъ горячо и нетерпѣливо не рвалась она къ нему.

— Нѣтъ, — начала она прерывающимся шепотомъ, — я не уйду! Я мать… нельзя такъ. Пустите меня къ нему! Ради Бога! Что же это такое? — слезы полились по ея щекамъ, но она не замѣчала ихъ. Докторъ повернулся отъ окна, тихо сказалъ нѣсколько словъ молодой дѣвушкѣ, и они вмѣстѣ посмотрѣли на нее.

— Пустите! я не уйду… Ради Бога! — продолжала умолять Татьяна Алексѣевна.

— Ну, вотъ что, — сказалъ докторъ. — Отказать вамъ трудно, такъ и быть… Тщательная дезинфекція… Но, предупреждаю, долго оставаться около него нельзя, это можетъ повредить. Идемте!

Татьяна Алексѣевна быстро оправилась, перестала плакать и пошла за докторомъ. Въ большой свѣтлой комнатѣ на узкой больничной кровати лежалъ Платонъ; тѣло его вытянулось, голова глубоко ушла въ подушку, а лицо было изжелто блѣдное, живо напомнило ей другое, уже забытое ею: тотъ же цвѣтъ натянувшейся кожи, тѣ же черты… Только то лицо было старше и выраженіе его яснѣе и спокойнѣе. Больной спалъ. Татьяна Алексѣевна подошла къ нему на цыпочкахъ, встала надъ нимъ и, съ силой сжимая одну свою руку въ другой, глядѣла на него сухими глазами, все съ тѣмъ же непомѣрно большимъ чувствомъ въ груди.

— Тусикъ, Тусикъ! — тихо позвала она, какъ звала сына прежде, когда онъ былъ еще совсѣмъ маленькій и только что учился ходить. Онъ самъ далъ себѣ это названіе.

— Тусикъ, родимый! что это съ тобой?

Платонъ открылъ глаза, узналъ мать, узналъ свое смѣшное, искаженное имя, которое почти забылъ, и радостно улыбнулся.

— Ты пришла? — прошепталъ онъ, — пришла? Какъ ты добра! я ждалъ…

— Не говорите, Платонъ Михайловичъ; нельзя говорить, — остановилъ его докторъ.

Платонъ опять улыбнулся, указалъ глазами на доктора и чуть слышно шепнулъ:

— Строгь.

— Ты слабъ, Тусикъ, ты боленъ, — какъ бы въ оправданіе доктору отвѣтила ему Татьяна Алексѣевна.

Платонъ закрылъ глаза и скоро, казалось, заснулъ. Вдругъ лицо его словно встрепенулось, вѣки широко раскрылись.

— Отойди! — съ тревогой въ голосѣ сказалъ онъ матери, — дальше отойди: заразиться можешь.

— Нѣтъ, нѣтъ, оставь… Спи, не безпокойся.