Счастливой тебе охоты (СИ)

– И ладно. Надеюсь только, сегодня ты точно никуда не собираешься, – с шутливым собственничеством говорит он.

– “Не ходи по ночам”, я помню, – едва слышно и рвано вздыхает Джон.

– Не только поэтому, – слабо и снисходительно улыбается Рамси.

– Не только поэтому, – кажется, Джон отвечает одними губами, Рамси его почти не слышит. Джон лежит, зажавшись, еще некоторое время. – Ты… все еще твердый, – когда он говорит, его голос странно меняется.

– Ты об этом? – Рамси почти ласково толкается налитым членом в его бедро, и Джон кивает. – Ага, у меня еще долго стоит после того, как кончу. Но это уже второй заход, Джон Сноу, – он лениво прикусывает мочку джонова уха и слюнявит ее языком.

– Почему? – зачем-то глупо спрашивает Джон, но не отстраняется.

– Почему что? Стояк, потому что бедра у тебя мягкие, когда расслабишь, а я трусь об них. И засадил бы уже давно, да ты больно трогательно рассказываешь, аж неловко, – Рамси язвит беззлобно и очень зло.

– А что неловко? Давай, – Джон поворачивает голову. Его профиль словно фарфоровый, точеный и ломается одним ударом.

– Че, прям так? – ухмыляется Рамси, подгребая к себе Джона под грудь, еще, еще плотнее, и проезжаясь членом между его ягодиц и по нижним позвонкам.

– Я сказал тебе, что нельзя забрать мою боль, Рамси, – упрямо отвечает Джон. – Но я человек. И я хочу забыть. Сейчас. Сегодня. Хотя бы на несколько часов. Так что делай то, что ты умеешь лучше всего, – он слегка изгибается, больно запуская ладонь Рамси в волосы, и исподнизу смотрит в глаза.

– Не проси меня об этом, – Рамси улыбается натянуто, краем рта, думая, что его очень заебало, как все они хватают его волосы, будто куртку за ворот с вешалки. Но он ничего с этим не делает, только сует руку между бедер Джона, поправляя и тиская его теплые, кучерявые яйца, а потом проталкивает член ровно под ними, легонько прогнувшись в мощной пояснице и еще подтекая остатками спермы. Бедра Джона довольно гладкие изнутри, невольно напрягаются и сладко зажимают член Рамси; головка липко утыкается в мягкую мошонку, и хорошо так натягивается шкурка при каждом размеренном, долгом толчке.

– Тебе страшно? – без чувства и почти беззвучно спрашивает Рамси, поддерживая Джона под втянутый живот и грудь. Гладит пальцами выпуклые и витые, как розовые пиявки, шрамы, находит сосок и больно пережимает его крепкими ногтями.

– Да, – Джон выдыхает сизым паром, прогибаясь в спине, как мученик на колесе, и откидывая голову Рамси на плечо.

– Ты боишься меня? – холодное уточнение горячими толстыми губами в сантиметре от щеки.

– Нет, – Джон скашивает глаза и сильнее сжимает волосы Рамси, слегка накручивая на пальцы. Рамси в отместку больнее царапает его сосок, наверняка оставляя сочную розовую бороздку от ногтя. Но в глазах Джона он действительно не видит страха перед собой, хоть и видит — чувствует, от взгляда, от изогнутого вниз края рта, от распотевшегося тела — идущий изморозью страх перед чем-то большим, чем Рамси Болтон, чем все его разложенные ножи, тиски и щипцы, которых Джон и в глаза не видел.

Рамси хочет привычно усмехнуться, но почему-то не может. Что-то не так с Джоном Сноу. Он смотрит Рамси в глаза, мерно скользя сжатыми бедрами по его члену, и его начертанные тушью – и кровавыми подтеками укусов поверх – губы дрожат. Он боится, он снова вздрагивает, на его грязных щеках остались сухие и липкие потеки слез, но Рамси почему-то не может детской еще привычкой презрительно задрать верхнюю губу, запросто переступить его страх и растереть пяткой. Рамси никак не может этого понять.

Прямо как твой отец, да?

Нет!

Да. Он думал, что какие-то вещи делают тебя слабым. Ты думаешь, что какие-то вещи делают слабыми других.

Страх всегда делает слабым. Заткнись.

Рамси прогибает Джона сильнее и зло спрашивает, закидывая ногу поверх его и так сжатых бедер, крепче прижимая их к продавленному матрасу и еще теснее скользя членом вперед-назад:

– Знаешь, за что еще я люблю волков и собак, Джон Сноу? Они, блядь, знают, как трахаться. Не люблю я это вот, лицом к лицу да с сахаром.

– Так ты бы раньше сказал. Или что, любишь, чтобы только тебя с сахарком, как барышню? – дерзит Джон, обнажая зубы. Запах пота от его подмышки становится еще более резким и свежим, и Рамси это нравится. Он тянет тяжелый воздух носом и скалится, убирая руку с груди Джона.

– Острый у тебя язык, Джон Сноу. Я б его срезал сперва, если б хотел тебе за щеку присунуть, – лезет своими толстыми, липкими, пахнущими спермой и металлом пальцами Джону в рот. Джон мгновенно смыкает зубы, почти сдирая Рамси ноготь на указательном пальце. – И зубы бы проредил, волчонок, – с агрессивной похотью позволяет себе Рамси, но сразу меняет тон на ласковый и грязный. – Хочу вставить тебе, Джон Сноу, – он резко понимает, что никогда не говорил таких вещей раньше. Он хотел – он брал. Разговоры для тех, у кого не хватает силы взять. Но сейчас эти слова оказываются неожиданно… вкусными. Рамси любит вкусные вещи.