Счастливой тебе охоты (СИ)

Джон бил его вслепую – его очки все-таки запотели, и по краям на них после падения налип снег, – и пришлось, прихватив и рюкзак тоже, рвануть его на себя сильнее, чуток придушивая воротом. И насильно затащить под берег, кое-как справляясь с обеими занятыми руками и подвернутой лодыжкой, уворачиваясь еще от мешавшей винтовки и сильных ударов ногами. Рамси мысленно поблагодарил себя за каждый вечер, проведенный в тренажерном зале, уже под берегом наваливаясь на Джона, вдавливая его в снег всем весом и пытаясь перехватить руки. Но Джон все пыхтел, яростно изворачиваясь, и уперся перчаткой Рамси в лицо, с силой откидывая его голову назад. Уже довольно разъярившись, Рамси не без труда вывернулся из-под залепившей лицо руки, отбрасывая ее, и наконец попросту дернул очки Джона наверх. Глаза его были блестящими от холода, живыми и потемневшими, и он повращал ими, вроде успокоившись и перестав вырываться. А потом, кажется, захотел что-то сказать, наверняка извиниться, но Рамси как будто услышал хруст веток вблизи и живо зажал ему рот.

Быстро достать пистолет, не меняя положения – больно да и времени не было, – слишком громко снять с предохранителя и взвести курок. Рамси прищурился, почти перестав дышать и наблюдая только за белоснежной поверхностью реки, испещренной следами их короткой борьбы, ожидая любого движения. Он уже параноидально принимал все звуки леса за шаги твари, но тщательно отсчитываемая минута шла за минутой, и наконец Рамси все-таки опустил пистолет, бесшумно вздохнув. И вернул взгляд к Джону, чье дыхание все это время мерно горячило ладонь даже через балаклаву и перчатку. Кровь по нему хорошо циркулировала, и, несмотря на мороз, он был ужасно разгоряченным – ну это от бега, ясное дело, – до здорового румянца, и рот у него наверняка весь был красным. С таким телом хорошо работать, мельком не мог не подумать Рамси. Наживую, конечно, не насмерть. Насмерть только кровью пачкаться, а наживую, хоть кровопотеря и будет сильнее, объект будет больше расположен к обучению. Рамси любил, когда у его объектов хорошо шла кровь, когда румянец полз по телу, когда слизистые набухали и зрачки расширялись. Как у Джона сейчас.

Рамси медленно убрал руку от его рта, смотря спокойно и даже как-то умиротворенно. Джон вдруг напомнил ему Иву, с ее мальчишеским лицом, черными волосами, вившимися от крови, и особенным румянцем, ярко-розовым и неровным, словно брызги краски. Она была гордой, дикой и красивой, эта Ива, такой красивой, что Рамси даже захотел раз поцеловать ее. Она укусила его, само собой. И если бы он не ударил ее в ухо, то она наверняка бы выгрызла ему кусок языка. Конечно, за это ему пришлось выбить ей еще несколько передних зубов, не вырвать, но тоже выбить кулаком, так, чтобы остались шатающиеся обломки. Но он уважал ее нежелание и не целовал ее никогда больше. Даже тогда, когда ослепил ее, крепко оседлав и зафиксировав голову за подбородок, даже когда она еще пыталась укусить его беззубым ртом и пиналась жесткими пятками, оставляя синяки на голенях, даже когда он учил ее ориентироваться без зрения, и она сама начала держаться за его руку, дергая своим круглым носом между пустых глазниц, даже когда она по его приказу убивала бойцовых собак голыми руками, пила их кровь из его ладоней и за каждую ошибку в бою получала почти ласковый щелчок в пустое, распухшее веко. Это было хорошее время, и сейчас Рамси вспомнил, подумал о нем – и о том, что если бы тысяча моментов сложилась иначе, он вполне мог бы поддевать ножом правый, такой блестящий и такой живой, глаз Джона, а не Ивы. Мог бы следить за его уворачивавшимся зрачком и чувствовать горячее дыхание на запястье, почувствовать смешавшийся со слюной крик на своем лице, когда край лезвия ловко войдет под веко. Рамси мог бы пройти весь этот – или любой другой – путь с Джоном и его телом. Интересно, как сильно кусался бы Джон, если бы он вздумал поцеловать его? Размышляя об этом, Рамси решил, что ему все-таки стоило остановиться еще на рассуждениях о кровопотере. Ну или, по крайней мере, до того, как у него крепко встал от всех этих мыслей.

Если бы Рамси смотрел какой-нибудь драматический боевик про бравых солдат, Зиму и упырей, он бы определенно клевал носом всю нудную патриотическую часть, но обязательно громко заржал на первой же неуместной шутке про внезапный стояк. И, в принципе, ничто не мешало ему и сейчас это сделать. Кроме того, что он все еще не мог быть уверен, что тварь действительно бросила преследовать их. Поэтому он только сдержал неприятный смешок, продолжая изучать глаза Джона и думая, насколько плотно тот ощущает твердый член, прижатый к его животу.

Но Джон был довольно расслаблен и тактичен, насколько позволяла ситуация; он наконец выровнял дыхание и даже решился потянуться через лежавшую поверх его плеча руку Рамси, осторожно стянуть балаклаву до подбородка и сказать почти совсем беззвучно:

– Думаю, он… оно ушло. И нам тоже лучше не задерживаться.