Счастливый человек. История сельского доктора

– Сейчас он вообще не пьет. Он не может пить. Не выпил ни капли жидкости со вчерашнего завтрака. И у него сонливость. Прямо посреди разговора он отключается – не знаю, что делать. Он не бодрствует, когда я с ним разговариваю, он засыпает, а потом ему опять хочется спать, и он снова засыпает, даже когда я с ним разговариваю.

Доктор улыбается в трубку. Тем не менее, возможно, хотя и маловероятно, сон может быть началом диабетической комы: диабет, проявившийся воспалением мочевыводящих путей. Для уверенности он должен сделать еще один анализ крови на сахар.

У тех ворот, где стоял барсук, он останавливается, смотрит вниз на вид, в который они влюблены, и вспоминает, что она говорила более напряженным, более свистящим голосом, чем обычно: «Всё, что у нас есть, это мы. Поэтому мы должны быть очень внимательными. Мы тщательно присматриваем друг за другом, когда болеем».

На двери здания висит табличка, которая гласит: «Доктор Джон Сассолл, бакалавр медицины и хирургии, обладатель диплома Королевского колледжа акушеров и гинекологов».

Кабинеты для консультаций не похожи на больничные. Они кажутся обжитыми и уютными. Они аккуратнее большинства гостиных и, несмотря на небольшой размер, свободного пространства в них достаточно. Это рабочая зона, где пациента осматривают, лечат и проводят различные манипуляции.

Комнаты напоминают офицерские каюты на корабле. Тот же уют, та же изобретательность в размещении множества вещей в небольшом пространстве, то же странное сочетание домашней мебели и личных вещей с инструментами и бытовой техникой.

Кушетка для осмотра похожа на кровать. На ней две простыни и одеяло с подогревом. Всякий раз, ожидая пациентов, Сассолл включает одеяло за четверть часа до их прихода, чтобы раздетый пациент не замерз. У доктора внимательное отношение к деталям. Он невысокий человек; стул, на котором сидят пациенты, ровно на шесть дюймов ниже его собственного, стоящего у письменного стола. Прежде чем сделать инъекцию, он говорит: «Вы почувствуете прикосновение». Когда его рука опускается, держа шприц, он разжимает мизинец и тыльной стороной ладони сильно ударяет по коже там, куда через долю секунды войдет игла, и это отвлекает больного от самого укола.

Хирургическое отделение необычайно хорошо оборудовано. Здесь имеется всё для стерилизации, инструменты, необходимые для наложения швов на сухожилия, незначительных ампутаций, удаления кист, прижигания шейки матки, наложения и снятия гипса при незначительных переломах. Есть аппарат для анестезии, остеопатический стол, ректороскоп. Он говорит, что расстроен из-за того, что у него нет собственной рентгеновской установки и оборудования для элементарных бактериологических анализов.

Он всегда себе что-то доказывает.

Однажды он вводил мужчине иглу глубоко в грудь: о боли не было и речи, но пациенту стало плохо. Мужчина попытался объяснить: «Вы вводите эту иглу туда, где находится моя жизнь». «Знаю на что это похоже, – сказал Сассолл. – Я не выношу, когда что-то находится рядом с моими глазами, не терплю, когда к ним кто-то прикасается. Думаю, там моя жизнь, прямо в глазах и за ними».

В детстве на Сассолла большое влияние оказали книги Конрада. В противовес скуке и самодовольству жизни среднего класса на берегах Англии Конрад предложил «невообразимое», инструментом которого было море. И в этой предложенной поэзии не было места трусости и изнеженности; напротив, мужчины, которые могли противостоять невообразимому, были жесткими, держащими всё под контролем, неразговорчивыми, а внешне часто заурядными. То, от чего Конрад постоянно предостерегал, является тем, к чему он апеллирует: воображение. Создается впечатление, что море – символ этого противоречия. Море взывает к воображению: но, чтобы встретиться лицом к лицу с невообразимой яростью моря, принять его вызов, необходимо отказаться от воображения, ибо оно ведет к самоизоляции и страху.

То, что разрешает это противоречие и, разрешая его, переводит всю драму на уровень несравненно более высокий и благородный, чем обычная мелочная жизнь в поисках собственного продвижения, – это идеал служения. У идеала двойное значение. Служение олицетворяет все те традиционные ценности, которыми дорожат немногие привилегированные люди, столкнувшиеся с вызовом и справившиеся с ним: дорожат не как абстрактным принципом, а как самим условием эффективного выполнения своего промысла. И в то же время служение означает ответственность, которую эти немногие всегда должны нести за многих, кто от них зависит, – пассажиров, экипаж, торговцев, судовладельцев, брокеров.