Сассолл мало работал в самой больнице. Он представлял собой что-то вроде передвижного стационара, состоящего из одного человека. Проводил операции по удалению аппендикса и грыжи на кухонных столах. Принимал роды в фургонах. Я не солгу, если скажу, что он искал несчастные случаи.
Он не терпел всё, кроме чрезвычайных ситуаций или серьезных болезней. Когда кто-то жаловался, не имея опасных симптомов, он приводил в пример выносливость греческих крестьян и тех, кто находится в «куда более бедственном положении», а следом рекомендовал заниматься спортом и, по возможности, принимать холодные ванны перед завтраком. Он имел дело только с кризисами, в которых был центральным персонажем или, другими словами, в которых пациент упрощался до степени физической зависимости от врача. Он и сам упростился, потому что выбранный им темп жизни делал невозможным и ненужным рефлексию.
С годами он менялся. Ему исполнилось тридцать: в этом возрасте уже нельзя просто быть собой, как в двадцать; чтобы оставаться честным, необходимо противостоять себе и судить с других позиций. Более того, он видел, что пациенты меняются. Чрезвычайные ситуации всегда представляются как свершившиеся факты. Наконец, поскольку он постоянно жил среди одних и тех же людей и его часто вызывали в один и тот же дом несколько раз для различных экстренных случаев, он начал замечать, как развиваются люди. Девушка, которую он три года назад лечил от кори, вышла замуж и приехала к нему на свои первые роды. Человек, никогда не болевший, вышиб себе мозги.
Однажды его вызвала пара пенсионеров преклонного возраста. Они прожили здесь тридцать лет. Никто не мог сказать о них чего-то особенного. Ездили на Ежегодную прогулку стариков. Ходили в паб в восемь вечера каждую субботу. Муж когда-то работал на железной дороге, а жена горничной в большом доме в соседней деревне. Старик сказал, что у его жены «шла кровь снизу».
Сассолл немного поговорил с ней, затем попросил раздеться, чтобы осмотреть. Пошел на кухню подождать, когда она будет готова. Там муж с тревогой посмотрел на него и взял часы с каминной полки, чтобы завести их. В таком возрасте, если один ложится в больницу, это может стать началом конца для обоих.
Когда он вернулся в гостиную, жена лежала на кушетке. Ее чулки были спущены, а платье задрано. «Она» оказалась мужчиной. Сассолл осмотрел «ее». Проблема заключалась в выраженном геморрое. Ни он, ни муж, ни «она» не упоминали половые органы, которых там не должно было быть. Он проигнорировал их наличие. Или, скорее, вынужденно принял этот факт, поскольку пара поступила так по своим причинам, о которых он никогда не узнает.
Он столкнулся с тем, что пациенты меняются. По мере того как они привыкали к нему, они иногда делали признания, для которых не было медицинских показаний. Он начал по-другому смотреть на значение термина «кризис».
Он начал понимать, что то, как Великие мореплаватели Конрада примирялись со своим воображением – отказывая ему в любом проявлении, но проецируя всё на море, с которым они затем сталкивались, как будто оно было одновременно их личным оправданием и их личным врагом, – не подходит для врача в его положении. Он стал относиться к болезням и медицине как к морю. Он понял, что должен встретиться лицом к лицу со своим воображением и исследовать его. Оно больше не должно вести к «невообразимому», как у Великих мореплавателей, размышляющих о ярости стихии, или – как в его случае – к мыслям только о сражениях в пасти самой смерти. (Клише тут необходимая часть картины.)
Он понял, что над воображением нужно работать на всех уровнях: сначала над собственным – потому что в противном случае искажаются наблюдения, – а затем над воображением пациентов.
Старый доктор умер. Сассоллу пришлось проводить больше времени в стационаре. Тогда он решил нанять дополнительного врача и разделить практику. Другой врач взял на себя хирургию. Затем, по-прежнему перегруженный работой, но имея больше времени на обычного пациента, он начал наблюдения за собой и другими.
Сассолл начал читать, особенно много Фрейда. Проанализировал, насколько это возможно сделать самому, черты своего характера и обнаружил их корни в прошлом. Это болезненный процесс, об этом писал и Фрейд, описывая собственный самоанализ. На протяжении полугода, в результате открывшихся ему воспоминаний, Сассолл страдал от эректильной дисфункции. Невозможно сказать, был ли кризис вызван исследованием основ «невообразимого», или он уже находился в кризисе и поэтому внимательнее всматривался в себя. В любом случае это чем-то напоминало изоляцию и кризис, предшествующие в сибирской и африканской медицине профессиональному становлению шамана и иньянги. Зулусы считают, что иньянга страдает от того, что духи не дают ему покоя, и становится «домом грез».