Счастливый новый мир

Тем временем огненные буквы исчезли; десять секунд царила полная темнота; и вдруг — ошеломляющие, гораздо более настоящие, чем если бы они были из плоти и крови, — более жизненные, чем сама жизнь, — в воздухе возникли стереоскопические образы двух сплетенных в объятии лю­бовников: великана-негра и золотоволосой, молодой, брахи- цефалической девушки из касты бета-плюс.

Дикарь встрепенулся: он почувствовал у себя на губах поцелуй женских губ. Он поднял руку ко рту: ощущение исчезло. Он снова опустил руку на металлический набалдаш­ник: ощущение вернулось. Тем временем аромативный орган дохнул на зрителей чистым мускусом. Из проигрыва­теля синтетической музыки понеслось воркование супер­голубя: "Оооо—оох!", и ему ответил (с амплитудой коле­баний всего лишь тридцать две вибрации в секунду) невыра­зимо низкий бас: "Аааа—ааах!" "Оооо—ааах! Оооо—ааах!" Затем стереоскопические губы снова сомкнулись, и снова лицевые эрогенные зоны шести тысяч зрителей "Альгамбры" задрожали в почти нестерпимом гальваническом наслажде­нии... "Оооо—ааах!"

Сюжет чувствилищного фильма был чрезвычайно прост. Через несколько минут после первых "охов" и "ахов" (за эти несколько минут любовники спели красивый дуэт и бы­стро, но изящно совокупились на том самом, знаменитом ковре из медвежьей шкуры — Заместитель Начальника Отдела Социального Предопределения был совершенно прав: зри­тели отчетливо ощущали отдельно каждый волосок медве­дя), негр потерпел вертолетную аварию и, упав на землю, стукнулся головой. Трах! Лоб негра окрасился кровью, на лице появилась гримаса боли. Теперь хор "охов" и "ахов" зазвучал уже из рядов зрителей.

Полученная травма уничтожила в негре все благоприобре­тенные рефлексы его программированного воспитания. Он почувствовал к золотоволосой бете извращенную, маниа­кальную страсть. Она негодовала. Он настаивал. Затем зри­тели увидели борьбу, погоню, драку с соперником и наконец сенсационное похищение. Золотоволосая бета была насильно поднята в воздух и воленс-ноленс вынуждена была оставать­ся там долгих три недели в противоестественном, антиоб­щественном tete-a-tete с чернокожим безумцем. В конце кон­цов, после захватывающих приключений и головокружитель­ной воздушной акробатики, трем красавцам альфам удалось освободить пленницу. Негра отправили в Исправительную Колонию для Совершеннолетних (ИКС), и все завершилось "хеппи-эндом": золотоволосая бета на радостях стала любов­ницей всех троих своих избавителей. Они вчетвером испол­нили синтетический квартет "Эрекцио и рондо-эякуляциозо" под аккомпанемент звуков мощного эротофона и запахов гардений из аромативного органа; а затем снова появилась медвежья шкура, и на ней золотоволосая бета легла поочеред­но под трех прекрасных альф. Под томные хроматические квинты сексофонов в темноте растаял последний стерео­скопический, тактильно-репродуцированный поцелуй, и на губах зрителей умерла последняя электронная дрожь, подоб­но тому как умирает мотылек, который сперва дрожит, дрожит, трепыхается крылышками, дергается все слабее и слабее — и наконец цепенеет и замирает.

Однако для Ленины мотылек еще не совсем умер. Даже после того как в зале снова зажегся свет и Ленина и Дикарь вместе с косяком зрителей медленно поплыли по направле­нию к лифтам, призрак мотылька все еще дрожал у ее губ и наэлектризовывал ее трепещущее тело разрядами возбуж­дения и наслаждения. Щеки у Ленины раскраснелись, глаза сверкали, она тяжело дышала. Она взяла руку Дикаря и при­жала ее к своему боку. Дикарь быстро взглянул на Ленину, вздрогнул, побледнел, в нем болезненно шевельнулось жела­ние, но он тут же этого устыдился. Он был недостоин — недостоин не только... Взгляды их на секунду встретились. О, какие бездны сокровищ обещал ее взгляд! Дикарь быстро отвел глаза и отнял свою плененную руку. Где-то в глубинах сознания у него гнездился страх, что Ленина может вдруг перестать быть той девушкой, которой он, по его мнению, был столь недостоин...

— Сдается мне, не подобает вам смотреть такие вещи, — сказал он, торопясь перенести с самой Ленины на окружаю­щую обстановку вину за то, что Ленина в прошлом и буду­щем сможет в чем-то не соответствовать идеалу высшего совершенства.

— Какие вещи, Джон?

— Такие, как это ужасное представление.

— Ужасное? — Ленина была искренне удивлена. — По- моему, это было совершенно великолепно.

— Это было омерзительно! — сказал он в возмущении. — Это было грязно и непотребно.

— Не знаю, о чем вы говорите.

Почему он такой странный? Почему он хочет все испор­тить?

Пока они летели в вертотакси, Дикарь ни разу не взглянул на Ленину. Связанный клятвой, которая никогда не была произнесена, подчиняясь закону, против которого он давно уже перестал бунтовать, Дикарь молча сидел, опустив глаза. Иногда — словно некий незримый палец касался в нем какой- то нежной, туго натянутой струны — все его тело сотрясалось в пароксизме внезапного нервного возбуждения.