Счастливый Петербург. Точные адреса прекрасных мгновений

Среди моих поэтических друзей многие оказались «внутренними эмигрантами», сиречь кочегарами. С ними я познакомился в литературном объединении «Нарвская застава», куда меня пригласил в 1974 году поэт Глеб Сергеевич Семенов. Это был блистательный педагог, который взрастил целую плеяду литературных звезд. Его воспитанниками были Николай Рубцов, Глеб Горбовский, Виктор Соснора, Александр Кушнер, Александр Городницкий, Виктор Кривулин — всех и не перечислить. В мое время в «Нарвской заставе» занимались Андрей Крыжановский, Сергей Носов, Валерий Земских, Ольга Бешенковская, Борис Григории, Алексей Давыденков, Наталья Перевезенцева… Некоторые из них трудились в котельных Герценовского университета.

Котельная № 3 помещалась в подвале здания, соседнего с главным корпусом университета. Здесь колдовал над манометром выпускник литературного факультета поэт Андрей Крыжановский — внук прославленного советского писателя Евгения Шварца. Его сменяли на кочегарском посту поэты Ольга Бешенковская и Борис Григории — однокурсник Андрея. Еще один однокурсник — Алексей Давыденков — обитал в котельной на Московском проспекте, 80. В общем, в какой подвал Герценовского университета тогда ни заглянешь, обязательно наткнешься на подпольного стихотворца.

Особенно подружился я с поэтом Андреем Крыжановским. Он обладал уникальным даром поэтической импровизации. Как говорится, умел моментально «плести рифмы» на заданную тему. Позднее он устраивал публичные выступления с импровизациями, срывая заслуженные аплодисменты. Откровенно говоря, Андрей побаивался этого своего дара.

— Я могу писать стихи километрами, — признавался он мне. — Боюсь прослыть графоманом и потому пишу мало — стремлюсь работать над каждым словом в стихотворении.

В 1994 году, когда Андрей Крыжановский внезапно скончался, его жена пригласила меня, как самого близкого друга, разобрать черновики и привести в порядок личный архив поэта. Я рассортировал рукописи по хронологии и составил описи произведений. Их оказалось не так много, как хотелось бы. Но с другой стороны — сколько должно быть стихов, чтобы поэта признать гением? Мандельштам оставил нам в наследство около двухсот прекрасных творений, Заболоцкий — чуть больше. Корпус написанных Крыжановским стихов приближался к этому заветному числу.

Разбирая пожелтевшие листки с подслеповатой машинописью, я наткнулся на цикл «Подвал и чердак», созданный Андреем в годы его пребывания в котельной № 3:

Житель земли под землей поселился и рад
света не видеть. Представься возможность такая,
ту же судьбу он бы выбрал раз десять подряд,
а по несчастной ошибке решив, что крылат,
гадким утенком прибился бы к ангельской стае,
чтобы опять провалиться в подвальный этаж.
— Что за судьба для меня уготована, Отче,
сыну почто Ты попробовать неба не дашь?
— Избранных мало, — печально ответит на ваш
дерзкий вопрос Квартирмейстер вселенной и Зодчий.

Полный триумф возвращенья на круги своя

блудного сына, рожденного в сонме бескрылых:
в стены подвала вмурованный запах жилья,
запах подвала, пронизавший груды тряпья…
Хлопанье ангельских крыльев в чердачных стропилах…

Это стихотворение живо напомнило мне наши нескончаемые беседы у пылающей топки и гудящего котла. По большому счету речь шла о проблеме творческой самореализации. Невозможность опубликовать стихи, издать книгу «попробовать неба» приводила к тому что творец отказывался от социального сотрудничества, «проваливался в подвальный этаж». Конечно, вариант компромисса был — стоило только восславить комсомольские стройки, воспеть Байкало-Амурскую магистраль, и двери литературных редакций распахивались настежь. Однако тем самым творец, создавая подобные подделки или фальшивки, как бы предавал вечные ценности, на которых зиждилась истинная поэзия. Удивительная судьба Иосифа Бродского, который из гадкого утенка в одночасье превратился в прекрасного лебедя, становилась примером для подражания. Сегодня ты вынужден обитать в подземелье, но завтра чудесным образом, может быть, вознесешься на небо и обретешь счастье.