Читаем Считаные дни полностью

— Если тебе не надо корпеть над своими записями целый день, — продолжает он, — может, было бы неплохо отправиться в поход в горы, ты же обещала? Как называется то место, про которое ты говорила, та гора?

И тут ей становится стыдно, потому что она совершенно не помнит вчерашний разговор, стыдно из-за того, что он видел ее в таком состоянии, но он чувствует это и спасает ситуацию:

— Ты ведь вчера упомянула пару красивых мест, которые могла бы показать.

Он смотрит на нее, улыбается, и вдруг где-то в ее сознании проясняется, безобидный разговор, она что-то говорила про здешние горы, и тут же в памяти всплывает его имя.

— Юнас, — говорит она, это слово будто выскакивает из нее.

— Да? — отзывается он.

— Только я не запомнила твою фамилию.

— А это что, так важно для того, чтобы показать мне окрестности?

Он улыбается и протягивает через стол руку.

— Юнас Далстрём, — представляется он, и их руки встречаются прямо над миской с болтуньей, ладони соприкасаются, и Ингеборга думает, что это похоже на начало, именно таким и могло быть начало.

— Сегодня может быть прекрасный день для прогулки в горы, — говорит Юнас. — Но я пойму, если не получится.

Он отпускает ее руку, снова берет приборы и накалывает на вилку помидор черри. Солнечные блики скачут по вилке, на какое-то мгновение Ингеборгу ослепляет белый солнечный зайчик.

— Ну почему, — говорит Ингеборга, — получится.

%


Вот здесь все и начнется. И закончится, но этого она не знает, пока еще остается почти час. Она вышла рано и прождала уже примерно сорок минут, но именно так ей и хотелось — с каменной кладки за закрытым магазинчиком на смотровой площадке ей видно окрестности. Таков уговор: встретиться здесь, в Стуресвингене. Эта мысль пришла ей в голову, когда она лежала ночью без сна, — встретиться на полпути. Кайя пусть приедет на автобусе через гору из Восса, а сама она — на пароме и автобусе из Лэрдала.

Она никак не могла уснуть. Незадолго до трех часов с работы вернулась Юна, что-то звякало внизу в кухне, а она лежала и перечитывала сообщение от Кайи: «Я приду. Назови время и место, я приду», и она понимала, что надо спешить, что встретиться нужно именно теперь, ни о чем другом не может быть и речи.

Возможно, Кайе тоже всегда хотелось иметь сестру, у нее есть братья и друзья, было легко заметить, что Кайя — из тех людей, у которых широкий круг общения, но сестра — это ведь совсем другое. «Будь она рядом иль за тысячу рек, ближе души не найдешь и вовек», — было написано на картинке, которая висела в туалете в одном из ресторанов Лас-Пальмаса. Люкке попросила принести мороженое на десерт, но Юна сказала, нет, оно просто невозможно дорогое, сказала Юна, она понятия не имела, насколько здесь дорого, до того, как они уселись и принялись заказывать обед. И Люкке пошла в туалет. Там-то она и увидела эту картинку. Две девочки с длинными косичками, заброшенными за спину, каждая сидела на качелях. «Соединенные сердцем». Она заплакала. Когда она вернулась обратно, Юна сказала: «Боже мой, ты что же, из-за мороженого ревешь?» Люкке ополоснула лицо холодной водой и вытерла насухо жестким полотенцем желтого цвета, но следы слез все еще были заметны. Она сказала, что нет, не из-за мороженого, но Юна подозвала официанта. «Мороженое принесите, пожалуйста. Много. Самую большую порцию», — сказала она. А когда мороженое принесли, Юна сказала Люкке: «Вот, придется съесть, раз уж ты так любишь мороженое». Три шарика, ягоды, посыпка, еще сливки и банан, и ее вырвало, когда они вернулись в гостиницу, ее вырвало, и в унитазе плавала красная коктейльная ягода.

Люкке встала незадолго до шести часов и отправила сообщение, попросила Кайю сесть на автобус из Восса в десять пятнадцать, выйти в Стуресвингене и ждать там. Это была расплывчатая инструкция, и оставалось не так много времени, и все же не прошло и двух минут, как пришел ответ: «Ок, увидимся».


И вот теперь они наконец встретятся. Поначалу она спрячется за магазинчиком, так, чтобы Кайя оказалась в некотором замешательстве, чтобы произвести впечатление, а потом она выйдет и приблизится к ней, и слова… она была уверена, что ей удастся подобрать слова, и вот тогда-то все и начнется, она чувствует, что именно сейчас все и начинается.

%


Перейти на страницу:

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее