Считаные дни

Весь обратный путь на машине в тюрьму он притворяется, что спит. Иван сидит в одиночестве на заднем сиденье, откинув голову на подголовник, и дремлет с полуоткрытым ртом, ему кажется, что именно так он выглядит, когда спит по-настоящему. От сидений едва уловимо пахнет кожей. Полицейский сидит за рулем черного «пассата» модели 2013 года, так что они вряд ли считают его опасным, раз выбрали гражданский автомобиль. Они и наручники на него не надели. Может быть, это из-за Сольвейг Хелене. Когда пришла пора ехать, она обняла его. Между ними — ее живот, Иван склонился к ней, он переживал о том, чтобы не побеспокоить малыша в животе, но Сольвейг Хелене притянула его к себе и крепко прижала. «Береги себя теперь», — шепнула она, дыша ему в ухо. Один из полицейских нажал кнопку на автомобильном брелоке, другой смущенно смотрел в окно, переминаясь с ноги на ногу, а когда они уже размыкали объятия и Сольвейг Хелене отпустила его плечи, Иван почувствовал какое-то движение между ними, отчетливый толчок из-под медицинского халата, пришедшийся ему под ребро.

Во время обеих переправ на пароме они остаются сидеть в машине. Палуба под ними слегка покачивается от мелкой зыби. На последней переправе один из полицейских идет купить кофе, вернувшись, он говорит: «Стедье написал, они должны поехать в Арнафьорд, кто-то вломился в дачный дом». А второй дует на кофе в бумажном стаканчике и кивает: «Да-да, сейчас как раз начинаются дачные кражи».

Им машут на берегу в Вангснесе, и голова Ивана качается в такт движениям автомобиля, в шее тянет, когда голова сползает на одну сторону, к окну слева. Через тонкую щелочку, такую узкую, что глаза почти прикрыты веками, он едва различает пристань. «Вот здесь взорвалось», — говорит полицейский за рулем и кивает на дорогу перед собой. «Это же фургон был?» — уточняет другой, отрывая взгляд от экрана мобильного телефона, который он держит в руке. Полицейский, что ведет машину, кивает. «Туристы, — объясняет он. — Просто повезло, что так легко отделались, хотя что-то там с подушкой безопасности случилось». — «Она что, не сработала?» — спрашивает второй. А первый с легкой ухмылкой поясняет: «Она была выключена. Наверное, в прошлую поездку на этом сиденье ребенка везли». Они проезжают по пристани, минуют ряд ожидающих своей очереди автомобилей, которые собираются заехать на паром, и на какое-то мгновение Иван возвращается в тот день: взрыв, боль, темнота, плотная пелена дыма, кажется, что невозможно дышать. А потом раздается резкий стук под ними. «Какого черта там было», — говорит полицейский, сидящий за рулем, а второй, вернувшись взглядом к экрану мобильного: «Это что, камень был или что-то вроде того?» Волосы у него на затылке начали редеть, даже из-под ресниц Иван видит это вполне отчетливо — как полицейский пытается зачесать волосы на лысину, чтобы замаскировать ее.

Они едут вдоль фьорда, уже приближаются, Иван это чувствует. Дорога становится узкой, зачастую, когда им навстречу попадаются другие машины, они вынуждены съезжать в тесные дорожные карманы на обочине. Слева видна гора, такая высокая, что вершину едва можно разглядеть. Ивану кажется, будто на него что-то давит, словно каменная масса прижимает его, но с другой стороны нет ничего, кроме фьорда, только ледяная бездонная темнота. Иван слышит собственное дыхание, запах от сидений становится все более отчетливым, он смешивается с ароматом лосьона после бритья одного из полицейских, а потом — тихий, но заметный стук под днищем автомобиля.

«Да что за черт», — ворчит водитель, второй отрывает взгляд от телефона. «В чем дело?» Тот, что ведет машину, отрывает руки от руля. «Взгляни, — говорит он, — ты видишь, как ее ведет?» «Пассат» заносит влево, в сторону дорожного ограждения, полицейский хватается за руль и быстро выправляет машину. Еще бы секунда, думает Иван, одна или две, машина бы слетела с дороги, через низкое ограждение и дальше вниз к фьорду, и крыша бы первой коснулась поверхности воды.