Сдвинутые берега

Павел Петрович ел быстро. Он расправился со своей едой прежде, чем я понял вкус моего завтрака. Выпил он кружку воды из-под крана, крякнул и сказал, сурово улыбаясь:

- Бабоньки затолкали нас с тобой в одну клетку. Выходит, ты за меня?

- Выходит.

- Ишь собачьи отравы, шепчутся. Извергом, наверно, меня называют.

- Называют.

- А ведь глупы, как сало без хлеба.

- Глупы.

К «холодной войне» присоединились Олег и Дмитрий. Но странно как-то.

Олег, к моему удивлению, был за то, чтобы Вера шла работать в котлован, а вечером, когда коридор превращался в «линию фронта» и «противники окапывались» в комнатах, Олег сидел почему-то не с нами, а с женщинами.

Дмитрий же, наоборот, был на стороне женщин, а сидел с нами.

Мы играли с Павлом Петровичем в шахматы, а Дмитрий, пристроившись возле нас, курил папиросу за папиросой. Павел Петрович, морщась, разгонял рукой дым. Вначале мы с Дмитрием уговорились не курить за шахматной доской в маленькой комнате, но Павел Петрович запротестовал.

- Сам не курю, но люблю, когда другие курят. Дымите.

И мы дымили, а он морщился, махал рукой и непомерно долго думал над каждым своим ходом. В комнате, в которой можно было топор вешать, царила тишина и витали обрывки невесёлых мыслей трёх мужчин. Иногда к этому прибавлялся густой, чёрный, нестерпимо горячий чай. Чтобы не унижаться перед женщинами, мы готовили его сами, им потом оставалось только вымыть посуду.

Домой Олег и Дмитрий шли вместе. Шли как противники и лишь из вежливости, перебрасывались пустыми фразами. Разговора «о деле» между ними не происходило. Зато со мной каждый из них говорил об этом самом деле так откровенно, будто я был непогрешимым судьёй или духовником.

- И о чем он там с женщинами судачит целыми вечерами, чего нашёл интересного? И в спортзал уже не ходит, что ли? А старик упёрся, упёрся, как бык рогами в красные ворота... Ей, конечно, надо идти работать на свежий воздух, но не в котлован же! Хорошо бы весной в цветочное хозяйство или в сад...

Дмитрий улыбался, будто видел Веру в цветущем саду.

- Но ты гляди, - вдруг суровел он, - пусть этот разговор тут и умрёт... Никому... А она славная...

- Уж не влюбился ли ты в неё, мой друг?

- Тоже скажет чертовню какую-то. Я ж не мальчик. Просто она славная девушка.

...Зима своими ветрами, дождями и морозами преобразила Олега: его нежно-розовое лицо посмуглело, зашершавилось. Но ни морозы, ни дожди не смогли заставить его отказаться от лайковых перчаток, берета и демисезонного пальто. В любую погоду вышагивал он по эстакаде с медлительной торжественностью и гордостью. Теперь над ним уже не посмеивались, даже, пожалуй, любовались им.

К его иронической улыбке все чаще примешивалась грустная, а порой тоскливая мечтательность. Вот с такой обновлённой улыбкой он и говорил мне в один из тех дней:

- Есть в ней, понимаете ли, первозданная женская красота. Сразу я этого не увидел. Впервые встречаю такую девушку. Но, знаете, чего ей не хватает? Упругости. Вере обязательно надо поработать с годочек в бригаде. Я вовсе не стою за то, чтобы девушки походили на боксёров, долбили землю или носили мешки с пшеницей. Для них достаточно благородного женского физического труда.

Вы только не передавайте наш разговор Дмитрию Афанасьевичу. Ведь ему Вера тоже нравится... Я не сомневаюсь в его порядочности, но всё-таки когда двое мужчин сталкиваются на этакой узкой тропинке, то кому-то Обязательно придётся лететь вниз...

У нас с Людой отношения долго не налаживались. Собственно, они и не были особенно плохими, но мы уже не шутили, как бывало, встречи после целого дня разлуки нам уже не приносили большой радости, ласки стали сдержанными.

Я пробовал взломать этот ледок, но Люда всякий раз увёртывалась от серьёзного разговора, отвечала двусмысленными шутками и по-прежнему утром будила меня холодными словами: «Вставай, время уже».

На наших дверях и на окне появились новые, довольно дорогие занавеси - это повесила свои Анна Сергеевна. Когда мы приходили с работы, в духовке стоял ужин, приготовленный для нас Анной Сергеевной. Это меня возмущало, и однажды вечером я сказал Люде, что эти подачки меня унижают, что свои занавески на окнах лучше чужих, а ужин я могу готовить сам, если Людмила Петровна не вдохновляется для этого «подвига».

Люда даже ни чуточки не обиделась. Она только укоризненно улыбнулась и сказала:

- Если бы твои скверные слова услышала эта старая добрая женщина, то просто назвала бы тебя мещанином.

- Что ты за ахинею несёшь. При чем тут мещанин? И вообще, перестань говорить со мной в таком тоне.

- О! Это мне уже больше нравится. В мужчине должно быть немного металла. Давай разберёмся спокойно. Можно мне с тобой рядышком присесть? Спасибо.

Она взяла табурет, села напротив: колени в колени. Взяла меня за руку. Передо мной опять сидела моя шаловливая, моя ласковая Люда. И мне захотелось сказать ей: «Дай-ка я тебя лучше поцелую, и не будем ссориться».

Люда продолжала:

- Купить сразу все необходимое в хозяйстве мы не можем: денег не хватает. А стульев, скажем, этажерок и в магазине нет.