Сдвинутые берега

В коридоре они разостлали дорожки, и мы с Людой ходили по чужим коврам, как по раскалённым углям. В кухне у них холодильник, шкаф с дорогой посудой. Люда со своей кастрюлькой и сковороденкой стеснялась ходить в кухню и еду готовила в комнате, отчего у нас по утрам и вечерам стоял чад.

Они развесили кругом портьеры и занавеси, а мы «задрапировали» своё окно и стеклянные двери скромными занавесочками.

Относились они друг к другу как-то странно: или от природы были такими мрачными людьми, или у них происходил затяжной семейный скандал. Старик - человек с широкой сутулой спиной - бывал всегда хмурым. За эти несколько дней я ни разу не слышал его голоса. Только утром и вечером из ванной, когда он умывался, доносилось скрипучее покряхтывание и громкое фырканье. У него пушистые рыжие усы. Один ус загибался к носу, другой тянулся к подбородку. И только по утрам они находились в относительном равновесии. Видно, старик на ночь их смазывал чем-то и завязывал. «Удав какой-то. а не человек. Наверное, снабженец или счетовод», - говорила о нем Люда.

На работу он уходил в костюме при галстуке, в драповом пальто с каракулевым воротником. А когда возвращался с работы, я замечал под его бугристыми ногтями чёрную жирную грязь. Пальто его попахивало машинным маслом.

Молча поужинав, старик уходил в свою комнату, закрывался глухой дверью и что делал - неизвестно.

Жена его - полная, очень подвижная женщина. Когда муж и дочь уходили на работу, она с удивительным проворством начинала орудовать пылесосом, мясорубкой, кухонным ножом. Иногда напевала тягучие, заунывные песни, которые никак не вязались с её ловкими, энергичными движениями. Вечером, стоило лишь появиться старику, она становилась тихой, подавленной, почти не поднимала на него глаз.

С дочерью была ласкова, как бывают ласковы матери с тяжело больными детьми.

Накормив семью ужином, она оставалась на кухне, надевала очки, читала газету и сокрушённо вздыхала, покачивая седой головой.

А однажды я видел, как она плакала, спрятав лицо в передник.

Вера не была похожа ни на мать, ни на отца. Тоненькая, хоть верёвочку из неё вей. Волосы - пушистые, светлые, а глаза темно-темно-синие и до того большие, что когда она утром выходила с распущенными волосами, в светлом платье, то мне казалось, не девушка, а сами по себе одни глаза куда-то двигались.

Вера приходила с работы, ужинала, помогала матери убрать со стола, а потом, лёжа на диване, весь вечер читала.

Вот и все, что я рассказал Олегу, о наших соседях.

- А вы наблюдательный человек, - сказал Олег.

Зазвонили - это пришли Дмитрий и Люда. Пришли и принесли с собой кусочек пурги, но не страшной, а весёлой. Одетые в снег и мороз, они смеялись чему-то.

Задержались они в котловане, потому что там был штурм.

- Молодец Пасловский! (Это начальник строительного управления ГЭС.) Люблю живых людей! - восторгалась Люда.

- Вложил бы я этому молодцу в известное место за эту штурмовщину, так он ещё живей бы стал. Ишь ты, герой! В такую погоду добрый хозяин собаку из конуры не выгонит, а он рекорд ставить задумал.

- А что, плохо? Плохо, да? - горячилась Люда.

- Плохо? Да это хулиганство. Драть таких инженеров надо за уши, как мальчишек.

- Брось ты, Дмитрий, напускать на себя фальшивую солидность.

Дмитрий рассердился. Сел у стола, втянул голову в плечи и, казалось, не говорил, а метал в Люду слова, будто камни:

- Точный инженерский расчёт. План. А то - как дикари. Месяц жуют и дрыхнут, а как увидят этого... как его, мамонта, - и за дрючки, за каменюки: «Га-га, ура!» Обдерут мамонта, и опять жуют да спят. План - не мамонт, на него с дрючком не пойдёшь. Точный инженерский расчёт... Ритм, ритм...

- Тик-так, тик-так, - с ехидцей уронил Олег.

Дмитрий на секунду оторопел от неожиданности, удивлённо посмотрел на Олега.

- А ты-то чего?!

- Ничего. Маятник хотите из человека сделать, а может быть, мне приятней взорваться, чем...

- Взрывов хотите? Фейерверков?!

- Да! - вмешалась Люда.

- Работать очертя голову, в бурю носы отмораживать, как сегодня, это, по-вашему, называется красиво жить? Герой на час...

- На всю жизнь!

- Взрыв не может длиться всю жизнь.

- А горение может!

- Так и горите по-человечески, а то рыпаетесь. Своего огня нет, так вам подай сивуху.

Я подумал: они спорят, противореча самим себе.

Хитрая Люда - она-то больше, чем кто-нибудь другой, умеет жить интересно, даже в самые скучные будни. А тут вдруг штурмы защищает. И зачем они ей?

Да и Дмитрий хорош. Отстаивает «ровное горение», а сам нет-нет да и заложит у себя на участке «мину».

Однажды срывался монтаж блока. Можно было поставить побольше людей, и положение, конечно, выправилось бы. Так нет же. Когда кончилась смена, Дмитрий пришёл вдруг на блок в брезентовом костюме, в рукавицах.

- Завтра тут должны бетон укладывать, а я гляжу, вам ещё работы на два дня. Ильичёв, останешься на вторую смену. Будешь со мной рядом, - распорядился он, не спрашивая у Ильичева согласия.