Читаем Сдвинутые берега полностью

На табурете газета. На газете фотография. Советский дизель-электроход у ледяных берегов Антарктиды. И мне приятно знать, что вот это самое «Итальянское каприччио» - сказку скрипок и флейт - слушает вместе со мной какой-нибудь геофизик или механик корабля. И в Якутске, Берлине, Дели тоже слушают.

Я улыбаюсь голубому морю, и они улыбаются.

Я не вижу соседей, но я чувствую их, понимаю, хотя и говорим мы на разных языках.

«Это ты, старина, превратил неуютную землю в уютный концертный зал...»

Кажется, звонят. Один звонок - это ко мне. Надо идти, а лень.

Пока я, разморённый теплом и музыкой, вставал, пока отыскивал свои шлёпанцы, дверь отперла, наверно, дочка нашего соседа.

Вошёл Олег. На выбившихся из-под берета волосах, на бровях, на поднятом воротнике - кипень инея и снега, подкрашенная алым светом «козла», будто утренней зарёй. А лицо в красном свете кажется мертвенно-белым. Я щёлкнул выключателем, и все переменилось: снег засверкал радужными звёздочками, лицо Олега вспыхнуло ярким румянцем во всю щёку. Он снял очки, поморщился и сказал:

- У вас такая духота, словно вы тут мокрый песок жарили на сковородке... Добрый вечер.

- Добрый вечер. У меня маленькие Кара-Кумы, а там всегда пахнет жареным песком... Сейчас сделаю север. Раздевайся. Ты все форсишь в лайковых перчатках и берёте? Смотри, чтоб не было худа.

Он усмехнулся.

- Мороз - это моё вино, и тут я настоящий алкоголик.

Я выключил «козла», открыл форточку. К нам ворвались судорожные вздохи чёрного бурана и белые снежинки. Холод тяжёлым невидимым пластом ложился на наши плечи.

- Я был в спортзале. Тренировка затянулась.

А почему остальных нет?

- Не знаю. В котловане.

- И что там можно делать в такую погоду?

- Не знаю... Как вы с Дмитрием поживаете? Давненько я не был у вас.

- Вам не до нас. Вы - в розовом тумане молодоженства. Сейчас вы - в центре Вселенной, а все остальное человечество жмётся где-то сбоку.

Он грустно улыбнулся, и я не мог понять, шутит он или говорит серьёзно.

- Ты не прав, Олег, просто раньше по своей диспетчерской обязанности я бывал всюду, а теперь у меня своё прорабство, так сказать, своя семья.

- Я и говорю - семья. Курить-то в ваших хоромах можно? Люда не выставляет курильщиков в коридор?

- Не выставляет. Закуривай и рассказывай.

Я закурил, а он почему-то не стал курить. Зажёг спичку и, когда огонёк добрался до пальцев, потушил её взмахом руки. Потом зажёг другую, третью и все смотрел на пламя со скептической усмешкой и неторопливо говорил:

- Сначала все получалось очень здорово. Меня радовала усталость, загрубевшие руки. А сейчас... Но скоро все это надоест, ведь каждый день одно и то же, одно и то же. Чувствую, что тупеть начинаю от этого однообразия.

Я понимаю его, потому что и со мной бывало такое. Но чем ему помочь? Рассказать о Людиных маленьких тайнах, о тайне радиоприёмника? Смешно.

А он все говорил...

- Мне тяжела нечистоплотная холостяцкая жизнь. Я привык к комфорту, чтобы за мной ухаживали. Это плохо, но иначе я не могу.

Олег умолк. Закурил наконец, зябко поёжился.

Я захлопнул форточку.

Ветер злобно загудел, швырнул в стекло горсть сухого звонкого снега. Мороз и ветер усилились - началась та страшная степная пурга, которую легко переносят только суслики, хорьки да мыши в своих глубоких норах.

...Может, завтра придут товарные поезда с обмёрзшими людьми на тормозных площадках, трактор приведёт из степи грузовик со скорбным грузом...

Я подумал о Люде - она не очень тепло одета. И заныло, заныло моё сердце, будто не Люда, а я сам мёрзну, коченею в чёрной стуже.

- Дмитрий Афанасьевич квартиру получает. Мать и Светланку заберёт к себе. Тогда и вовсе я останусь один. Совсем один.

Дым от папиросы клубился, . забирался г под очки и затейливым голубоватым узором набегал на лицо Олега.

- А кто эта девушка, которая мне открыла дверь? - спросил он.

За дымком загорелась в его глазах искорка.

Новый порыв ветра грудью ударился об окна и взвыл. Тихонько, жалобно зазвенели плохо промазанные стекла.

- Приглянулась?

- Она похожа на кроткую цивилизованную русалку.

- Когда же ты успел её разглядеть? Неужели в темноте, за одну минуту?

- А русалку лучше всего рассматривать в темноте. Шутки это, конечно, а дело вот в чем. Иногда спорят, существует ли любовь с первого взгляда? У каждого мужчины есть идеал женщины, который он себе создал. И если он встретил такую женщину, что бывает очень редко в жизни, то ему не надо много времени, чтобы узнать её. Часто бывает достаточно одного взгляда. Выходит, родилась эта любовь не в одну минуту, а может быть, за десять лет до того.

Олег замолчал, с грустной иронией глядя на дымок сигареты, вившийся вокруг его пальца.

Мне хотелось съязвить, но язык не поворачивался. Я тоже молчал и тоже смотрел на дымок его сигареты.

- Кто она, эта девушка?

- С ней одно время встречался Дмитрий. А уж кто она, не знаю. Не успел разузнать.

Я стал рассказывать о нашем вселении, о наших соседях все, что успел заметить в эти немногие дни нашей совместной жизни.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Жизнь – сапожок непарный. Книга вторая. На фоне звёзд и страха
Жизнь – сапожок непарный. Книга вторая. На фоне звёзд и страха

Вторая часть воспоминаний Тамары Петкевич «Жизнь – сапожок непарный» вышла под заголовком «На фоне звёзд и страха» и стала продолжением первой книги. Повествование охватывает годы после освобождения из лагеря. Всё, что осталось недоговорено: недописанные судьбы, незаконченные портреты, оборванные нити человеческих отношений, – получило своё завершение. Желанная свобода, которая грезилась в лагерном бараке, вернула право на нормальное существование и стала началом новой жизни, но не избавила ни от страшных призраков прошлого, ни от боли из-за невозможности вернуть то, что навсегда было отнято неволей. Книга увидела свет в 2008 году, спустя пятнадцать лет после публикации первой части, и выдержала ряд переизданий, была переведена на немецкий язык. По мотивам книги в Санкт-Петербурге был поставлен спектакль, Тамара Петкевич стала лауреатом нескольких литературных премий: «Крутая лестница», «Петрополь», премии Гоголя. Прочитав книгу, Татьяна Гердт сказала: «Я человек очень счастливый, мне Господь посылал всё время замечательных людей. Но потрясений человеческих у меня было в жизни два: Твардовский и Тамара Петкевич. Это не лагерная литература. Это литература русская. Это то, что даёт силы жить».В формате PDF A4 сохранён издательский дизайн.

Тамара Владиславовна Петкевич

Классическая проза ХX века