Сдвинутые берега

Никто из первой смены не ушёл домой - остались работать в ночь. Вскоре кладовщица принесла колбасу, кефир и батоны. Дмитрий наверняка знал, что никто не уйдёт домой, потому и об ужине позаботился заранее.

После ужина в упор принялись за дело. Разговаривали только жестами, взглядами, но это молчание было красноречивее любых слов. Трещала, полыхала голубыми огнями электросварка, гремела, как отдалённый гром, сталь. Арматурщики молчали, а чудилось, что в блоке вскипел горячий людской гомон, что люди поют песню, которую дано услышать только тем, кто её поёт, у кого гудят от усталости мышцы, у кого на спине даже непромокаемый брезент промок от пота.

И кто знает, может быть, это самая лучшая песня, какую только могут сложить люди.

Дмитрий стоял плечо в плечо с Ильичевым и варил, как рядовой сварщик. Изредка поднимал щиток и смотрел на арматурщиков. Он щурился, прятался от огней, а они всё-таки проникали в глаза, и казалось, Дмитрий улыбался, брызгаясь голубыми искрами.

Когда солнце, одолев дамбу аванпорта, заглянуло в котлован, Дмитрий уже сидел среди арматурщиков на громадной железобетонной плите, будто на нестроганой крыше стола, и ел неочищенную колбасу с батоном - все ели неочищенную, в то утро пальцы не могли справиться с такой тонкой работой. По кругу ходили бутылки с кефиром.

И кто знает, может быть, Дмитрию и понадобился этот ночной штурм только для того, чтобы на заре всей бригадой есть неочищенную колбасу, по-братски смотреть друг другу в усталые глаза.

Девчонки - их было три - отработали две смены подряд и так устали, что не захотели завтракать. Положили под головы доску, на доску рукавицы и уснули. Им, наверно, снилось душистое сено, бодрящий заливистый крик петухов и грустное мычание коров. Их грубая брезентовая роба в эти минуты как никогда была им к лицу. Их спутанными волосами забавлялась заря, и такую чудесную причёску им не смог бы сделать даже самый лучший парикмахер. Их щеки рдели стыдливым румянцем, оттого что девчонки у всех на виду целовались с солнцем. Может быть, ночной штурм и понадобился для того, чтобы арматурщики увидели, как хороши их девушки, спящие на заре.

Дмитрий лениво жевал колбасу и смотрел вокруг с таким видом, будто это он создал солнце, девушек, арматурщиков - всю землю.

Так чего, же он теперь обрушился на штурм, устроенный Пасловским?

И Люда и Дмитрий время от времени посматривали на Олега. Или они и спорили с намерением разбередить его?

Не знаю, так это или не так, но вскоре Олег раскачался и стал спорить с Дмитрием. Он то снимал, то надевал очки, расхаживал по комнате и размахивал рукой, словно топором (Манеру размахивать вот так рукой он перенял у Дмитрия). Олег говорил:

- Человечество развивается от взлёта к взлёту, каждый день оно делает большие или маленькие революции. И если уже я решил жить по-человечески, то хочу драться, а не качаться маятником.

Ага! Один ноль в нашу пользу. Это я, Люда и Дмитрий воскликнули молча. Олег, кажется, начинал «выпрыгивать» из самого себя. Надо было только поддать ему, чтобы он уверенней выскочил. И спустя несколько недель мы поддали, но за эти недели произошли важные события. О них-то и надо сначала рассказать.

В тот же вечер, на новоселье, Дмитрий рассказал, что наш сосед - никакой не снабженец, а экскаваторщик, Герой Социалистического Труда Павел Петрович Твердохлебов. Его дочь Вера два года назад окончила десятилетку. Девушка болезненная, поэтому после школы год отдыхала, а сейчас работает копировщицей в проектной конторе.

Дмитрий встречался с ней несколько раз, а потом она неизвестно почему не пришла в назначенный час, и с тех пор он её не видел.

- А жаль, - сказал Дмитрий, - славная девчонка.

Спустя три дня мы ходили по чужим коврам, как по своим. Соседи оказались хорошими, простодушными людьми. Между нами установились добрососедские отношения, а спустя ещё несколько дней мы вновь разделились на две группы, но уже не по семейному признаку. И вот в чем тут дело.

У Павла Петровича было четверо сыновей. Воспитывал он их всех одинаково: окончил десятилетку - и точка, иди работай, а там уже жизнь проверит, на что ты гож, и сама укажет дорогу. Двум старшим выпала короткая огневая дорога: школа, военное училище, танковые атаки, слава и вечный покой под глыбой гранита.

Один из младших как пошёл на монтаж турбин, так и остался на этой работе по сей день, дальше учиться не захотел, ездит со своей бригадой со стройки на стройку. Другой тоже начинал на монтаже, а сейчас заканчивал юридический институт.

Оба сына - крепкие, здоровые ребята.

А вот с Верой получилось плохо. Хрупкую, слабенькую здоровьем девочку родители берегли и лелеяли.

Когда она училась в младших классах, ходила в балетный кружок. Руководительница говорила, что у Веры большой талант. Тут Павел Петрович и вовсе отступился от дочери: где ему, землекопу, вмешиваться в такие тонкие дела.