Сдвинутые берега

Веселье - награда. Она выдаётся не всем. Бывал ли он когда-нибудь таким безотчётно весёлым, как сегодня? Пожалуй, нет. Только в детстве. За что же ему сегодня эта награда выпала?

Что такое сегодняшний вечер с Валей? Флирт? Но почему не проходило волнение? И Волга стояла перед глазами. Хворост, хворост... А из мутной воды, из зловещего водоворота выглядывал кто-то, грозил пальцем: «Большущая сила у шутихи. Бороться с ней - у-у-у!» Потом в облике отца - молодого, давнишнего - явился Ильичёв. Подоткнул одеяло, укрыл телогрейкой, посидел в ногах, покурил.

Олег уснул.

Ему снилось, будто он с Валей в чёрное звёздное небо запускал на верёвочке какой-то блестящий шар. Чем выше улетал в небо шар, тем ярче разгорался, переливаясь цветами радуги. Кончилась верёвка, и Валя сказала: «Бросай, не бойся!» Он бросил. Они стояли с Валей обнявшись и с весёлой грустью следили за шаром. Но вот он ослепительно вспыхнул, превратился в золотую ленту, которая плавно опустилась к их ногам. Они подняли эту ленту, положили её на свои плечи и в ту же минуту взвились в небо, которое вдруг стало светлеть, загораться ласковым огнём...

Олег не успел насладиться полётом, его разбудил Ильичёв. Хмурый, виноватый, Степан стоял у кровати и не решался чего-то сказать.

Олег все ещё находился в плену чудесного видения и тоже молчал, улыбался. Наконец Степан сказал:

- Вставайте, девять часов.

- Почему же ты меня раньше не разбудил?

Олег выскочил из-под одеяла на холод и, ухая, крякая, стал заниматься гимнастикой.

- Так почему раньше не разбудил?

- Шумок там... маленький.

- Какой шумок?

- Сарычев и Фролов заболели. Теперь без спирту никто не хочет лезть в воду.

К удивлению Ильичева, прораб не только не рассердился, а, кажется, обрадовался этому сообщению.

- Забирай-ка моё полотенце, одежду и - за мной. Только быстро. Очки не забудь.

В одних трусах Олег кинулся на улицу и легко, ловко, как на стадионе, побежал к Волге.

Степан онемел от удивления и последовал за прорабом.

Арматурщики, сидевшие на берегу у костра, не успели толком ничего рассмотреть, сообразить, как их голый прораб с разбегу бросился в воду.

Вынырнув, поплавал немного, отталкивая руками раздроблённые льдины, издавая восторженные вопли, потом выскочил на берег и подбежал к Ильичеву.

- Брось одежду! - скомандовал он. - А теперь давай бокс! Ну, бей хорошенько! Крепче, крепче! Так! Ещё!

Степан бил сначала нерешительно, а потом, поняв, что от него требуется, стал методически массировать своими кулаками грудь и спину Олега. Оба они смеялись и прыгали, как на ринге.

Арматурщики окружили прораба с бригадиром и подзадоривали их.

- Девочки, если они здесь есть, отвернитесь, я буду трусы снимать, - сказал Олег и стал переодеваться, продолжая говорить как бы самому себе: - Спирт - это самообман. Моё средство самое вернее, испытанное веками. Давай сапоги. Я полезу вязать. Ты, Степан, можешь без спирта?

- Вы бы лучше спросили, чего я не могу.

- Вот и чудесно. Айда! Надо же кому-то выручать наших хиленьких ребятишек.

Прораб и бригадир работали слаженно и напористо. Через десять минут их сменили...

Маты были связаны и затоплены. Двое суток арматурщики отсыпались, потом им поручили вязать арматуру для плит, укладывать бетон.

Работа эта тоже была напряжённой, но арматурщикам после ледяной воды, которая разжигала их, после бессонных ночей она казалась вялой, неинтересной. Хотя и не так уж было холодно, арматурщики ёжились, позевывали на работе, устраивали у костра затяжные перекуры.

Олег томился и от скучной работы, и от того, что вот уже четвёртый день не видел Валю. Он искал её и не мог найти. Да и как найдёшь, если, кроме имени, ничего не знаешь.

В субботу в красном уголке задолго до начала киносеанса собралась молодёжь - танцевали, пели песни. Вали там не было...

Олег пошёл к Волге, посидеть, покурить, посмотреть на Сталинград. Баржа, на которой плавала Меланья Фёдоровна, пришла новым рейсом и, заякоренная, стояла у берега.

- Добрый вечер, мамаша, как поживаете?

- Слава богу, слава богу, сынок. Заходи на уху. Эх, и славная сегодня у меня уха.

Уха в самом деле оказалась удивительной. Кроме запахов лаврового листа, лука, чёрного перца, она издавала и ещё какие-то неизвестные Олегу запахи.

Меланья Фёдоровна лукаво сощурила глаз:

- Учуял, значит? Зимой я всегда добавляю в уху сушёной петрушки, чабреца и другой травки. Самую малость. Для духу, чтобы лето было слышно. Люблю я это. Окромя трав, кладу ещё две картошки и чайную ложечку пшена. Рыба от этого становится духовитой и не приторной. И есть уху надо прямо с пылу, чтобы обжигаться. Тогда все поймёшь.

И они ели, обжигались, обливались потом.

Олег рассказывал о своей бабушке, которую плохо помнил, потому что был ещё маленьким, когда она умерла. И чем больше он говорил о своей бабушке, тем больше выходила она похожей на Меланью Фёдоровну. Такой же любвеобильной, доброй и большой любительницей всяких душистых трав, цветов.

- Мамаша, - с неожиданной для себя теплотой вдруг сказал Олег и запнулся...

Меланья Фёдоровна смотрела на него спокойными, добрыми глазами и ждала.

- У меня вот...