Се ля ви… Такова жизнь

– У меня ж ничего нет. Нас в семье детей было тринадцать душ. Я в детдоме росла.

– Вот хорошо! – говорю, – И у меня ни черта нет. Зато не будем друг друга укорять, что ты пришла голая или я… Будем работать и наживем все, что нужно.

30 мая познакомились, а 13 июня зарегистрировались. И всю жизнь душа в душу прожили – почти полвека. 20 февраля 1980 года она скончалась. Рак сгубил мою дорогую подругу жизни.

Петр Кондратьевич не прятал слез, достал платок, отер глаза, вздохнул глубоко, тяжко и продолжил нашу беседу.

– В кузне я тогда поработал недолго. Послали меня на профсоюзные курсы при заводе, ЦК профсоюзов их организовало. Я их окончил, направили в ремонтно-механический цех (так я и попал в этот цех) и назначили председателем цехового комитета. Это была освобожденная должность. Год я работал освобожденно. А хотелось иметь квалификацию. Был у нас фрезеровщик Панферов Василий Ильич – очень высокий мастер своего дела. Я как-то ему и говорю:

– Василий Ильич, я хочу стать фрезеровщиком. Помоги.

– А как?

– А вот так: в первой смене я работаю предцехкома, а вторую смену буду по три-четыре часа с тобой работать.

– Идет. Станок есть. Приходи!

Начали с несложных деталей, он мне объяснял: это так, это то. Месяца два я занимался. А у нас был Мартиросов Иван Михайлович, секретарь партийной организации, пожилой, мудрый мужик, работал он старшим мастером.

После встречи с Михаилом Ивановичем Калининым, еще когда в кузне работал, в 1932 году я стал членом партии.

Так вот, вызывает этот Иван Михайлович меня и говорит:

– Ты что там подпольными делами занимаешься?

– Какими?

– У Василия Ильича учишься?

– Да.

– Партийная организация не против. Только ты фрезеровщиком не будешь, а будешь строгальщиком.

– Почему, Иван Михайлыч?

– У строгальщиков не хватает коммуниста, чтобы создать партийную группу. Там мастер Соколов Александр Петрович и Никифоров – старший мастер – коммунисты, ты придешь, вот уже группа будет.

Ну, я человек дисциплинированный, пошел туда. Начал осваивать строгальное дело. Помогли товарищи, конечно. А через год уже работал самостоятельно. И вскоре даже стал многостаночником. Тогда Латрыгин из инструментального цеха первым перешел на два станка. Пришел в обеденный перерыв в столовую и рассказал, что, мол, я перешел на два станка, давайте и у вас это организуем. И еще обращение было из наркомата и ЦК профсоюза, просили поддержать. Никифоров, старший мастер, вызывает и говорит:

– Петро, давай, становись ко второму станку.

– Да вы что, смеетесь? Меня же засмеют, да и вас тоже. Есть товарищи, которые поопытней меня.

– Они могут не одолеть трудностей, они беспартийные, а ты – коммунист.

Ну, что ж, надо выполнять решение. Три месяца работал на двух станках. Получилось. Нелегко это было, у нас каждый день – новая деталь. Пока приладишься, станок наладишь, времени мало для работы на одном станке, а тут надо, чтобы оба не простаивали. Вот, до начала смены приходилось чертежи изучать, каждое свое движение рассчитывать. А во время смены так закрутишься, гудок загудит – и не веришь, что день прошел. Приезжает однажды представитель Москвы, из профсоюза, объявляет:

– За то, что товарищ Колесников в течение трех месяцев, работая на двух станках, выполнил норму более чем на 200%, награждается грамотой и денежным окладом.

В общем, дело пошло: рабочие просят: давай и мне два станка, фрезеровщики, токари, другие. Так родилось движение многостаночников, и я попал в передовики. Работал я, прямо скажем, от души, но движение-то началось благодаря партийной группе, которая меня направила, это их заслуга была.

Потом пришла пора комбайны делать. Мы еще из кузни ходили помогать строить цех комбайнов. По два, по три часа после смены работали. Хотелось, чтобы завод быстрее поднялся, это всех нас очень касалось. Был у нас на заводе инженер Ивахненко (он погиб во время войны, его с женой расстреляли немцы здесь, в Ростове), так он был не только очень эрудированный инженер (наш институт закончил, его и в Америку посылали), но еще и боевой коммунист, организатор хороший. Увлек всех, раззадорил строить новый комбайновый цех. Конвейера еще не было. Первые комбайны вручную лепили. Но какая радость была: сейчас освоили сложнейший, красивейший «Дон-1500». Большое дело! Но тогда, до войны, радость была какая-то более яркая. Может, потому что первые?