Се ля Ви!

Жар его тела прожигал сквозь корсет. Энергетика моих вен смешивалась с пульсацией клуба. Чужие запахи смешивались в кучу, все, только не его. Мой мозг словно выделил для Филиппа отдельную папку.

Виски, одеколон, афтершейв, вейп и листерин, – как в тот наш последний вечер. И память напомнила все другие ночи, когда, Фил будил меня, пробираясь в мою постель.

Вот значит, откуда он ко мне приходил…

Я покачнулась, корсет душил меня. Я оступилась, выпрямилась, опять качнулась… А потом полетела в душную податливую тьму.

Воскрешение

Похмелье было тугим и тяжелым.

До меня не сразу дошло, откуда взялся Филипп и что за шипучую хрень он мне дал, и почему передо мной кружится не моя комната, а его.

– Выпей, – велел он, протягивая какой-то стакан.

Я подчинилась и тут же почувствовала, как тошнота успокаивается. Филипп метался по комнате взад-вперед.

– Как тебя угораздило связаться с этим ничтожеством? Да еще нажраться до такой степени?

– Кто бы говорил? – просипела я.

– Это я отрубился или все-таки, ты?

– Мне просто не хватило дыхания, – сказала я ровно, имея в виду корсет.

– Нос, видать, заложило, – прикинул он. – Скажи спасибо, что Ральф не видел. Он бы тебя убил!

– Если я правильно помню, он выбрал тебя. Жаль он не видел, как ты бросался деньгами!

Филипп как-то странно посмотрел на меня, но ничего не спросил.

– Вчера я позвонил твоему дяде, сказал, что ты напилась и я не рискую отпускать тебя в ночь одну. Но на твоем месте, я бы слегка прочухался прежде, чем ехать домой.

Я не ответила, просматривая уведомления на мобильном.

Ксавье не звонил. То ли еще не проспался, то ли испугался, когда я вырубилась. Впрочем, его дизайнерская сумочка была все еще при мне, и я не сомневалась, что получу собственную.

За окном бушевал очередной дождь. Совсем, как в то утро, когда Филипп впервые обозвал меня сукой за то, чего я не делала. Я почему-то вспомнила, как сидела Джесс. Опухшая с похмелья, вся в потеках косметики…

– Можно душ принять?

– Можно, – он кивнул в сторону ванной. – Полотенца под… Прости, забыл.

Все было как-то обыденно и привычно. Его ванная, черный кафель, золотистые краны, пушистые белые полотенца. Мой дом был уже не здесь, но моя душа по-прежнему жила в этом доме. И было невыносимо думать, что мне придется уйти.

Я тщательно вымыла пропахшие дымом волосы и, с трудом – следы косметики из-под глаз. Затем решилась выйти и заглянуть в шкаф Джессики. Моя одежда давно была упакована и отправлена в Штрассенберг, но ее комната осталась нетронутой. Самые ценные вещи, разумеется, Марита убрала, но в шкафу еще пылились повседневные шмотки. Я выбрала джинсы, лифчик и блузку.

Потом спустилась на кухню, стараясь снова не потерять сознание.

– Мы поругались вчера… Прежде, чем я упала?

– Чего? – Филипп, разливавший кофе, чуть обернулся.

– Ну, когда ты раздавал девкам деньги, а я…

– Какие деньги? Что ты несешь?.. Ты с ума сошла? Ты была с этим недоделком-французиком и какими-то модельными скаутами… хрен знает, кто они были на самом деле. Я видел, что ты не в себе и подошел посмотреть насколько.

– Но ты был с бабами.

– …я подошел посмотреть, насколько, – повторил Фил. – А так как ты была инкогнито… хоть на что-то у тебя хватило ума, я просто представился и позвал тебя к нам в компанию. Ты пошла было, но потом не дошла… И вот еще: ты должна мне новый пиджак. Старый ты заблевала.

– Ты, – взвилась я, – должен мне год моей жизни и репутацию! И годы, что НЕ провел в тюрьме! Мудак ты долбаный! Думаешь, я была слишком пьяная, чтоб не помнить всех твоих шлюх, которым ты раздавал деньги?!

И впервые на моей памяти, Филипп покраснел.

Чтобы скрыть смущение, он упер кулаки в столешницу и принялся орать, как я опозорила вчера его, Ральфа, и всех остальных в семье, а также, с каким мудаком связалась.

Я не поверила. Абсолютно зря.

Ксавье говорил мне, что Фил дерьмо, но про себя рассказать запамятовал. Когда мы подъехали к студии, его на части рвало.

Сперва фотограф долго, изысканно и со вкусом описывал мне, как и где я закончу, когда «богатый сукин сын наиграется». Затем, сколько я ему буду должна за платье и кокаин. Затем, что я никогда не буду больше работать. И уже под конец, немного охрипнув, объяснил, что как модель я никто и он сделал мне одолжение.

У меня жутко болела голова; так что я особо не возражала. Мне хотелось лишь одного: забрать свои шмотки и выкатиться отсюда. Но Ксавье и не думал их отдавать. Он угрожал полицией, пока Филипп не устал ждать меня в машине.

Когда он поднялся, переговоры сразу пошли быстрей. Ксавье вернул мне сумочку и одежду и взял назад все свои слова, но Фил все равно хорошо прошелся по его почкам.

– Брат научил, – сказал он, хватая меня за руку и мы вприпрыжку сбежали вниз.

Маркус ни слова не уточнил про моделинг. Наверное, сам все понял по моему лицу.

Возможно, ему было до лампочки, но мне ужасно хотелось об этом поговорить. Кто, как ни Маркус добрые тридцать лет слушает то же самое про свои работы?

– Как все прошло? – уточнил он нехотя, когда я набралась смелости подняться в мастерскую, чтобы взглянуть ему в глаза.