Се ля Ви!

Он обернулся, рот замер в беззвучном крике. Джессика в длинной ночной рубашке сидела на перилах, как привидение. Она рассмеялась и помахала ему рукой. Отец вскочил, бросился, крича, через холл и… прежде, чем я догадалась, что происходит Джессика оттолкнулась и полетела ему навстречу. Ее тело перевернулось в воздухе, голова с сочным хрустом ударилась о каменный пол.

ЧАСТЬ 6.

После Джесс

Несмотря на позднее время, в холле собралось немало людей.

Хадиб, который подоспел первым, принес нитроглицерин. Заставил отца сесть прямо и расстегнул ему рубашку, пока я вызывала врача. Я слышала, как он объясняет прибывшей «скорой», что епископ последнее время жаловался на изжогу, но Хади все время подозревал, что у него что-то не то с сердцем.

– Он обещал обследоваться, – объяснил он, – но все никак не мог найти время.

Последние слова он произносил, уже запрыгивая в машину.

Я ничего не соображала, Лизель и Маркус уехали и лишь под самый конец, я обнаружила себя, завернутой в одеяло, бессвязно рыдающей в собственную ладонь и Себастьяна, который бархатным голосом объяснял кому-то:

– …бедняжка Джесс была сумасшедшая. Ребята! Девочка потеряла мать…

Потом, чуть-чуть успокоившись, – что я сижу в холле больницы. Одетая и окутанная коконом удивительного спокойствия. Передо мной на корточках сидел Филипп. Рядом, без конца приглаживая волосы – Ральф.

Картинка сменилась вновь, когда я проснулась.

И сразу стало ясно: это не сон. Больничный холл никуда не делся. Лишь опустел.

– Они спустились в капеллу, – произнес Маркус. – Молятся. Операция идет уже второй час.

Я тоже молилась, не понимая, о чем молюсь. И когда, уже под утро нас нашла медсестра:

– Операция прошла очень хорошо! – заявила она уверенным бодром тоном. Хирург сейчас примет душ и выйдет к вам, а потом вы сможете позавтракать в нашем кафетерии если захотите…

– Завтракать лучше поедем к нам, – решил за всех Себастьян и сверился с телефоном. – Я думаю, вам лучше будет побыть у нас. Пока полиция не закончит там… все свои дела. Вам нужно выспаться. Как следует отдохнуть.

– Мне нужно будет остаться здесь, – сообщил Хадиб. – Я не имею права отлучаться от его преосвященства, пока он не придет в себя.

– Вчера вы встали в восемь утра. Ты на ногах уже почти сутки, – возразила Лизель, успевшая целиком и полностью взять себя в руки. – Он будет спать до обеда.

– Таковы правила, – ответил Хадиб. – Не беспокойтесь, я знаю, что делаю. Все будет хорошо.

– Я останусь, – вызвался Ральф, впервые за весь вечер подавший голос. – Поезжай и поспи.

И одного только взгляда было достаточно: он искренне горевал по Джесс.

«Алекса»

Нас встретила девушка лет двадцати пяти. Очень прямая и до ушей напичканная манерами. Я видела ее мельком, на банкете в честь Рождества. Она, вроде бы кружила вокруг Филиппа, но как наследник, он всегда пользовался вниманием, и я приняла ее за одну из родственниц победнее.

Крашенную.

– Это – Селеста, – сказала Марита. – Моя помощница. Ассистентка. Если вам что-то нужно из дому, то просто скажите ей. Селеста все принесет.

– Спасибо, – сказала Лизель.

Я не ответила. Смотреть на Селесту было выше душевных сил. Если она, ассистентка, кружила вокруг Филиппа, это значило: он с ней спал. Ревность была такой сильной, что я на миг забыла про то, мой отец отходит после наркоза, а мать пробила затылком пол.

– Селеста, все подготовлено?

– Да, мадам. Мне проводить дам наверх?

Графиня кивнула. Мне показалось, они с ассистенткой соревновались. Марита в краткости, Селеста в исполнительности.

– Детка, – потянув меня за руку, чтобы я наклонилась, Марита коснулась губами моего лба, – мне очень жаль, дорогая. Если я что-нибудь могу сделать, только скажи.

Она расцеловалась со мной и слегка подтолкнула в спину, полностью сосредоточившись на Лизель.

– Мои соболезнования, – сказала Селеста.

С таким видом, словно я была грязной уличной шавкой, влезшей на чистый диванчик по барской прихоти.

– Я много слышала о вашей матери, фрау фон Штрассенберг. И очень глубоко соболезную. Наверное, это тяжело, лишиться родного человека так рано? – сказала она таким тоном, что мне послышалось: – «Я твоя мачеха, так что веди себя хорошо!»

– Вы можете разговаривать нормально, или вам контрактом запрещено?

– Нормально – это как?

– Филипп – не мой отец. То, что он был женат на моей мамаше, а сам присунул пару палок тебе, не дает тебе права говорить со мной свысока. Он никогда на тебе не женится. Ты поняла? Ник-ког-да!

Она заткнулась, но удовольствия мне это не принесло. Одно дело – биться с кем-то, кто тебе равен. Другое – помыкать прислугой, которая не может ответить.

– Простите, – сказала я. – Это не мое дело. Я не должна была говорить с вами таким тоном.

Пронзив меня раскаленным добела взглядом, ассистентка кивнула, но не простила.

Я приняла душ и легла в расправленную постель. Лицо болело от плача.