Себя преодолеть

Утром он не торопясь позавтракал. Собрал вещи. Получился небольшой чемодан. И уехал на аэродром в Шереметьево. Вечером неожиданно застрял в Будапеште. В Милан самолет не выпустили. Низкая облачность с дождями и шквальными ветрами захватила Среднюю Европу и Альпы, над которыми пролегали авиалинии в Северную Италию. Пассажиров отправили в отель «Ройяль». Дубовицкий сдал вещи и направился в город.

Дождь и ветер неистовствовали. Улицы опустели. В фонтанах брызг проносились автомобили.

Размяв ноги и отдохнув, Дубовицкий повеселевшим вернулся в отель. Представитель аэрофлота, пожилая полная женщина, озабоченно сообщила, что они вряд ли улетят до утра. У Дубовицкого защемило в груди. «Неужели опоздаю? — по-настоящему взволновался он. — До Милана часа полтора полета. Если до семи утра погода не наладится — конец».

У основания модернистской фигуры из нержавеющей стали в глубоких креслах восседали... Эдди Беттигер и тренер Поль Саскайнд. Дубовицкий не поверил глазам. Он так долго и не скрываясь смотрел на них, что американцы обратили внимание.

Саскайнд толкнул Беттигера локтем и расплылся:

— Хэлло, Дубовицкий! Ты тоже здесь?

Дубовицкий пожал протянутую руку и сказал сокрушенно:

— Приходится.

Беттигер глядел в упор на Дубовицкого, и никаких чувств, кроме холодной неприязни, не отразилось на его лице. Они поздоровались без энтузиазма.

— Наш самолет торчит здесь десять часов. — Саскайнд неплохо говорил по-русски. — Еще немножко, и мы опоздаем в Милан.

— Нет, — успокоил Дубовицкий, — все утрясется.

— Вы оптимист. — Саскайнд сбивался с «ты» на «вы».

Дубовицкий кивнул и ушел в просторный холл на втором этаже. Вынул из кармана московскую газету и углубился в программы радио- и телевизионных передач. Газету прочитал еще в самолете.

В одиннадцать вечера сообщили, что полеты отменены до завтрашнего полудня. И выдали ключ от номера. В номере Дубовицкий привел в порядок костюм и направился поужинать в ресторан. В глубине души он надеялся на лучшее и не отчаивался, хотя волнение не покидало его. «В крайнем случае выступит запасной. Правда, наш запасной и Громли равны, но американец трусоват».

Он сидел за столиком и машинально теребил салфетку. Подошел Саскайнд.

— Пойдем к нам, — указал на Беттигера. — Обсудим итоги чемпионата. — И хохотнул.

Беттигер встретил их дружелюбно.

— Как поживает мистер Хрущев?

— Отлично. А господин президент Кеннеди?

— Превосходно, — сказал Саскайнд. — Правда, президента не любят «ультра» и очень богатые американцы, хотя сам он страшно богат. Президент больше радеет о средних и бедных классах. У нас многие считают Кеннеди красным. Он здорово сработался с вашим Хрущевым.

— Вот как, — улыбнулся Дубовицкий.

— Мы заказали коньяк и «Токай», — перешел к делу Саскайнд. — Хочешь другого?

— А стоит ли? Может, улетим?

Саскайнд перевел слова Дубовицкого. Беттигер горячо возразил, и Саскайнд пояснил:

— Эдди звонил в посольство. Ему сказали, что это точно — не полетим. Американцы в таких делах не ошибаются. Техника — наша стихия. Беттигер сам воздушный стрелок. Ранен в Корее.

В подтверждение непререкаемой истинности своих доводов Беттигер выплеснул в рот рюмку коньяка. Хмыкнул. Саскайнд одобрительно засмеялся.

Дубовицкий подозвал официанта и заказал бутылку рислинга.

— Ты болен? — поинтересовался Саскайнд.

— Нет, не пью крепкое.

— А-а, — Саскайнд иронически сложил губы... — Здоровье бережешь? Молодец.

— Как самочувствие Беттигера? — в свою очередь справился Дубовицкий.

— Гуд! — Беттигер рассмеялся. — Но мы не встретимся на помосте. Чертова непогода! — Он неторопливо сжевал сыр и продолжал: — Каким бывает здоровье в мои годы? Для жизни — о'кэй! Для спорта — паршивое. По утрам не разогнешься. И каждый день что-нибудь да болит. От этого настроение не делается лучше.

Саскайнд расхохотался.

— Хороший малый! А твое здоровье как? Это Эдди спрашивает.

— Отлично.

— Еще Эдди спрашивает, почему ты вернулся спорт?

— Пусть Беттигер сначала расскажет, почему сам вернулся. — Дубовицкий поблагодарил официанта и налил в бокал вина. — Не желаете? — Американцы скривились и взялись за коньяк. — Ведь Беттигер искалечился. Зачем такой спорт?

— Он вернулся наказать вас за самоуверенность, — переводил Саскайнд. — Последние годы ты явно переоценивал свои силы и мало работал. Результаты росли слишком медленно, нарушился темп.

— Темпо, темпо, — вмешался Беттигер.

— И он решил вас наказать. К тому же в сорок он чувствует себя, как другие в тридцать, — закончил Саскайнд.

«Что-то не вяжется у вас, господа», — подумал Дубовицкий и сказал:

— Раньше вы говорили по-русски значительно хуже.

— Практика. В нынешнем году у меня тренировался русский парень. Сейчас он в тюрьме. Ограбил бармена. Немножко бокса — и выкладывай деньги.

— И я русский! — вдруг оживленно воскликнул он. — Мои папа и мама родом из Одессы. И я вовсе не Саскайнд, а Зискинд. Мой папа торговал мебелью

и в революцию подался в Штаты. Фамилию для удобства сменил. Я уехал маленьким и смутно помню Россию. Зови меня просто Павел. Беттигер обижается, что ты не ответил на вопрос.