Себя преодолеть

— Вот Наполеон, заливший Европу кровью. К чему такое развитие личности со жгучей потребностью к власти и крови? Что он оставил светлого людям и своему народу? Славные описания походов! А вывернутые кишки, оторванные руки, ноги?!

Или Гитлер... Я видел его в ночь на пресловутую «революцию в пивном погребе». Я жил с князем в Мюнхене: он вел дело с пивоваренной фирмой «Burgerbrau». Если память не изменяет, случилось это числа 8 — 9 ноября. Жду князя в условленный час на улице. Его нет и нет. Вдруг повалила публика в большой зал фирмы. Я за ней.

Повезло, хе-хе! Гитлер даже стрелял в потолок. Грубый в своей откровенности, он не говорил, а рычал. Он раскалил толпу: «Да здравствует национальная революция! В то время когда доблестный немецкий народ стоял на пороге великих побед, бунт восемнадцатого года вонзил ему в спину нож. Миллионы напрасных жертв! И в поражении и в смертях есть виновные! Я назову их: евреи и коммунисты». Мертвенно-бледный, неистовый, впал в истерику. Сразу массовый психоз публики! А он рухнул, обессиленный, в подставленное кресло. Сомкнулись вооруженные люди. Очнулся — и снова себя наизнанку.

Я читал в мемуарах, что взгляд у него гипнотический, будто людей трясло от страха в его присутствии. Чепуха! Кроме любопытства врача, я лично ничего не испытывал. А стоял в десяти шагах. Видел я этих кликуш. До революции семнадцатого года ими кишела Русь. Народ — ниц перед «блаженными». Но то от неграмотности. А я стоял в мюнхенском зале в центре цивилизованной Европы! И показалась она мне убогой и примитивной. До сего времени так и не преодолел этого ощущения.

После запели «Германия превыше всего». У нас пели «Боже, царя храни» и шли с хоругвями и портретами августейших особ. Резали «жидов» и громили магазины. Да-с, неплохим психологом показал себя этот кликушествующий ирод. Растравлял самое больное у людей: национальное чувство, протест против копеечной жизни.

Я в тринадцатом году в Баку слушал весьма «просвещенного» оратора. И после с ужасом увидел, как скопом начали резать евреев, армян и насиловать женщин всех национальностей без разбора. Да, у нас такие молодчики, как Гитлер, в революцию тоже попадались. Мутная водичка — благодать для них!

Кондратьев даже не заметил, что опять сказал «у нас». Видно, и впрямь пережил нашу революцию в себе.

— Вскоре его обоготворили. Из кликушества, черносотенных идей создали культ. А древние греки святили мир ясный, человеческий. Вот и прогресс!

Сергей Андрианович улыбнулся.

— Между прочим, диктаторы обожают простоту. И маленькие и великие наперебой кокетничают в полувоенном. Уж на что Александр Федорович Керенский по нынешним временам ничтожная личность, а многих предвосхитил своим глухим френчем на манер серого наполеоновского сюртука. Гитлер уже в «Burgerbrau» щеголял в полувоенном. Можно было смело забирать в кутузку, а не гадать, кто он: Христос-спаситель или новый тиран?

Старик расхохотался. Но это был не радостный смех. Я натянуто улыбнулся, чтобы не обидеть его.

— Да-с, для психиатров сей признак должно включить в диагностику душевных расстройств... Невеселый я человек?

Я неопределенно пожал плечами. В этом старом, изможденном человеке билась удивительная энергия. Временами я позабывал, что ему много больше восьмидесяти.

— Мой князь сблизился с генералом Красновым, принятым у нацистов, — продолжил Кондратьев. — Гитлер уже отсидел в тюрьме, и дела его снова шли в гору.

Я считал, что политика не мое дело, и молча работал.

Гитлер прослышал о моем сочинении. Глава о контроле над будущими потомствами заинтересовала фашистов по-своему. Гитлер готовил новое издание «Майн Кампф» и собирал дополнительные материалы. Я заявил князю, что мой труд к расовым теориям господ национал-социалистов не подходит и будет лучше, если мы расстанемся.

Я выехал в Австрию. Ну, а про злоключения мои там вы уже наслушались. Ждал, что после аншлюсса приберет гестапо. К моему удивлению, остался на свободе. Кончилась война, и я прознал, в чем дело.

В венском гестапо служил офицер, который знавал князя, и именно он передавал просьбу фюрера насчет моих рукописей.

Так в венских кругах за мной и утвердилась слава «одного из представителей мозгового треста фюрера». А бедность мою и заработок в ресторанах снисходительно прощали, принимая за позу и аскетизм ученого. После войны мне подвезло. Получил приличное место в Швейцарии. До сих пор там. А в Вене наездами.

Сергей Андрианович сгорбился.

— Так ежели дома увлечете специалистов моей книгой — вот адрес. — Он быстро пробежал шариковой ручкой по пивной картонной прокладке. — Труд почти закончен. Кое-что не доделано и спорно: эксперименты мне не по карману. Но я, кажется, написал нечто полезное для людей.

Как отрекомендовать меня! Я все рассказал. Я русский. Жил, чтобы работать и писать книгу. Сейчас, повторяю, она почти готова. Обращаться за помощью к ним?

Сергей Андрианович с презрением окинул кафе взглядом.

— Глас вопиющего в пустыне. Вся душа в кошельке. Токмо о выгоде личной пекутся. Вот ведь как...

Я сделал, что мог, кто может, пусть сделает лучше!