Седьмая беда атамана

Когда Дмитрий с Егором по неторной прерывистой дорожке поднялись на плато и подъехали к Ключику, они не увидели здесь великого скопища людей и коней. Праздник уже был свернут. Инородцы отправились в свои улусы, а на привядшем, выбитом лугу остались лишь следы костров, бараньи кости да конский навоз, кучами разбросанный окрест.

В припыленных лопухах на краю улуса бойцов встретила пестрая собачья свора, она злобно облаяла всадников. У восьмиугольной байской юрты, косясь на приезжих, стояли оседланные, утомленные скачкой кони. Это были скакуны братьев Кулаковых. Поехав в одну сторону, братья оказались совсем в другой стороне. Это обстоятельство показалось Егору подозрительным и сразу же насторожило его:

— Зачем они тут?

— Вот и узнаем, — привязывая дончака к волосяному аркану коновязи, шепнул Дмитрий.

Из деревянной восьмиугольной юрты долетали до них возбужденные, то любезные и смешливые, то раздраженные голоса. Но как ни шумели, как ни кричали там, как Егор ни напрягал слух, он понял далеко не все, о чем беседовали инородцы. Люди говорили на языке племени кызылов, а Егор был родом из племени качинцев. И все-таки он уловил причину необычайно веселого, игривого настроения братьев Кулаковых и их собеседников: разговор шел о скачках на только что прошедшем празднике, о пьяной драке между парнями двух родственных улусов и, наконец, о русском, который сам вызвался обогнать лучшего в степи коня и обогнал на удивление многочисленного народа.

Бухнув в тяжелую лиственничную дверь, Дмитрий пригнул голову и смело шагнул в юрту и еще от порога увидел четырех мужчин, сидевших по-восточному поджав ноги вокруг слабо курившегося очага. Кроме Кулаковых, здесь были хозяин юрты и его быстроглазый двадцатилетний сын, который и рассказывал братьям о празднике. Когда Дмитрий учтиво поздоровался, одутловатый лицом хозяин лизнул отвисшую нижнюю губу и сказал:

— Садись, дорогой гость.

Как тут же выяснилось, это был известный в степи бай Кабыр. Он довольно погладил облегавшую живот длинную рубаху, и раскосые глаза его исчезли в узких щелочках. Весь вид Кабыра говорил о том, что ему очень приятна эта нежданная встреча, хотя он, к большому сожалению, не был знаком ни с Дмитрием, ни с Егором. Заметив некоторую сдержанность вошедших, бай сказал:

— Табуну нужен пастух, человеку — друг.

Кулаковы насмешливо переглянулись. У Дмитрия в эту секунду появилась мысль, что они здесь, разумеется, не случайно — они тоже повсюду ищут Соловьева, но только явно с другой целью. Зачем-то спешно понадобился он им. И ведь не трусят, что всякая связь с Соловьевым осложнит их отношения с властью.

Дмитрия так и подмывало спросить у братцев, как же они ни с того ни с сего оказались в Ключике. Но его вопрос предупредил сам Никита:

— Заблудились, и ладно.

Кабыр вдруг завозился, заерзал на кошме: что-то в поведении гостей из Озерной показалось ему шибко уж подозрительным и неискренним, а он никогда не ошибался в людях. Нужно было немедленно повернуть беседу на давно знакомую дорожку — поговорить, скажем, о новых порядках в степи и, спаси бог, не ругать эти порядки, а попросту выждать, когда красноармейцы скажут о деле сами, но не дать при этом воли острому, как игла, языку Никиты. И Кабыр громко распорядился, чтобы жена подала всем шипучий кумыс, гостям же он хитроумно напомнил:

— На ветвистом дереве птицы гнездятся, в доброй юрте друзья собираются.

— По существу вопроса, мы приехали на праздник, — в том же тоне отозвался Дмитрий.

— Праздник уже кончился, дорогой гость.

— Мы догадались.

— Но что помешает нам выпить? Или вы спешите?

Никита приложил руку к щеке с таким несчастным видом, словно у него вдруг заболели зубы, и притворно вздохнул:

— Слово — олово! Раз нет скачек, что делать вам в чужом улусе?

Кулаковы дружно рассмеялись, сдержанно хихикнул хозяин. А Дмитрий ответил им с достоинством:

— Верно.

Тогда умный Кабыр, сделав каменное лицо, медлительно раскачиваясь туловищем, принялся расхваливать приезжавшего в Чебаки учителя из Красноярска. Учитель этот хакас из кызылов, много повидал, много знает. Говорят, ему Колчак предлагал быть министром над инородцами, да учитель не захотел обижать своих же, стал воевать с белыми. Кабыр сам не видел его, но люди видели, и он им сказал, что скоро приедут большие начальники из Москвы, они у русских будут забирать хлеб и скот, а у хакасов не будут.

— Почему? — спросил Дмитрий.

— Потому, что хакас помрет без скота. А когда все помрем, наши степи совсем опустеют.

— Лисица хвостом собаку обманывает, — возразил Никита. — Учитель чужой нам — у него мать русская и он живет с русскими.

— Брешешь, злой человек! — в запальчивости воскликнул Егор. — Итыгин хочет, чтобы все хорошо жили!

Опять Дмитрий слышит об учителе из Чебаков. Разумеется, баи хотели бы привлечь Итыгина на свою сторону, потому что он справедлив и ему верят люди. Но учителю с богатеями не по пути, и все врет жадный и хитрый бай Кабыр!

— Никаких больших начальников из Москвы не будет! — твердо сказал Дмитрий. — Не мог так говорить учитель. Мы сами себе хозяева.