Седьмая беда атамана

Когда-то при виде часто рассыпанных по бархатному лугу стогов и копешек Автамон прикидывал, сколько пустит в зиму коров и сколько коней, какой приплод получит от овец будущей весной, а теперь он уже ничего не считал. Теперь его благополучие скорее зависело не от него самого, а от новой власти: как она посмотрит на Автамонов достаток и как сама распорядится им. Горько было хозяину сознавать, что однажды все может пойти прахом, но ведь и не оставишь скотину голодной в декабрьские да январские холода.

На покой бы пора Автамону, да некому передать хозяйство: Никанор еще молод, а Татьяна, видно, и не собирается замуж, так и зачахнет в старых девах, разборчива больно. А сам Автамон смертно устал, плохо спится ему по ночам, не отдыхается и днем. Значит, скоро конец, так-то…

В навязчивых думах о своей безрадостной участи Автамон не заметил, как по пересохшему руслу ручья, по дуднику и мелколистному камышу к его стану с грохотом приближалась телега, сопровождаемая всадником на мышастом скакуне. Зато ехавший на телеге Григорий издалека приметил хозяина и показал его Дышлакову, а тот, яростно пришпорив мерина, обогнул колок, вымахнул к балаганам и неожиданно вырос перед растерявшимся Автамоном:

— Не шумитя!

— Чего надо? — всерьез напугался Автамон.

— Тебя, гадючье жало, мать твою растуды! — Дышлаков часто зашвыркал рыхлым носом и зацарапал пальцами кобуру. — Вы у меня запоетя!

— Ты чего! — попятился Автамон.

Дышлаков шальными глазами показал Григорию на хозяина:

— Милости просим в честну компанию. Желаем с ним потолковать душевно, с полной, так сказать, пролетарской откровенностью.

Пожухлое маленькое лицо Автамона дернулось и еще более вытянулось, когда он увидел Григория. Мелькнула тревожная мысль, что это они опять за быком. И не дав Григорию вымолвить слово, Автамон жестоко напустился на своего батрака:

— Игде харч? Эвто чо ж тако, когда люди ждут, а он не привез ни крошки. А вина на хозяине, в душу мать!

— Не шумитя! — Дышлаков поглядел на Автамона с прищуром и сошел с коня. — Отойдемтя в сторонку, дорогой гражданин Пословин. Имею к вам весьма важное и деликатное поручение от лица всей нашей нынешней бедняцкой власти.

Из балаганов, из-под телег и кустов стали выглядывать и выходить люди. Перешептывались, украдкой показывая на Дышлакова и с каждым шагом сужая кольцо вокруг него и Автамона.

— Пройдитя сюды! — показывая на березки, сдавленным шепотом сказал Дышлаков. — Определенно.

Автамон застриг медвежьими глазками по обалделой толпе. Ждал, что кто-нибудь заступится за него. Но, угрюмо потупившись, крутя носами и вздыхая, батраки молчали.

— Не наше дело, — преодолев робость, сказал кто-то.

Дышлаков грубо ухватил Автамона за руку, чуть не выдернул ее, и увлек старика под уклон. Автамон бежал задыхаясь, он не сопротивлялся, надеясь, что приезжий начальник немного подурит и остынет, и с ним можно будет обо всем договориться. Это был не первый снег на седую и все ж сметливую Автамонову голову. Нынче ведь кто только не дерет глотку, и если перед всеми юлить и всех бояться, то лучше залезать в петлю, а то и прямо в могилу.

— Стойтя тут! — Дышлаков пальцем очертил невидимый круг на кошенине. — Вы у меня запоетя, о!

— Чой-то?.. — отступил Автамон. — Скорбяшша матерь казанска!

— Стойтя, говорят тебе. Допрашивать буду.

— Эвто зачем допрашивать! — еле ворочая языком, запротестовал Автамон. — Ты кто таков есть? Следователь?

— Я Дышлаков! Определенно! — обходя Автамона, сквозь стиснутые крупные зубы медленно, словно вбивая один за другим гвозди, сказал партизан. Он наблюдал, какое впечатление произведут эти веские слова на Пословина. И в налитых кровью глазах у того мелькнула обида, но полного смятения и откровенного страха, на которые рассчитывал Дышлаков, в них еще не было.

— Ны. Дышлаков, — подтвердил подошедший к ним Григорий.

Вмешательство батрака рассердило Автамона, однако он ничего не сказал Григорию, боясь, как бы тот не задурил, — он все может. Автамон имел дело с одним Дышлаковым, ему он и сказал, утирая ладонью пот, выступивший на лице:

— Не советую, гражданин-товарищ.

— Пошто?

— Недоразумения может получиться.

— Какая недоразумения? Ежели грозитя, то понапрасну! — предупредил Дышлаков. — Лучше пояснитя, где жеребец. А?

— Жеребец? — понимая бедственность своего положения, суетно удивился Автамон. Он был неглуп: почувствовал, что приезд партизана в той или иной мере связан с Ванькой Куликом и с конем, которого Кулик пока что так и не вернул хозяину. Сейчас же, окончательно утвердившись в намерении Дышлакова, Автамон подумал, что выпутаться будет в общем-то трудно. Но ведь пропал конь и пропал, а кто его взял и где взял — ему, Автамону, доподлинно неизвестно.