Седьмая центурия. Часть первая (СИ)

- Да, мадам, вы правы. Божьей милостью, я живу на свете сорок лет. Долго искал я в окружающих порядочность и честность. Если сказать, что порядочен и честен хотя бы один из ста, вряд ли это будет близко к действительности. Знаете, сегодня я отменил приём больных. Хочу вскоре вовсе отказаться от врачебной практики. Все недуги у людей - от злости. А тяжёлые хвори - от чёрной злобы. Почти каждый живёт своей задней мыслью - обхитрить ближнего, заманить в ловушку, зарезать без ножа. А то и ножом. В сорок лет начинаешь понимать, что душа приходит в этот мир не для счастья, а для познания себя, через тебе подобных. И что преобразовывать нужно себя, а не мир, ибо мир принадлежит Создателю, и полностью подчинён Ему. А мы преобразовывать себя не хотим, и даже подчинить себя себе часто не можем...

- Чем же теперь займётесь? - спросила Диана.

- У меня с чумой личные счёты. Чума убила мою жену и детей. Источник заразы - грязь, крысы. Им же, - магистр махнул рукой в сторону улицы, - им проще на Бога пенять, чем грязь за собой убирать...

Он вспомнил:

- Вам ведь ехать! Пожалуйста, присядьте. Готовые снадобья сейчас принесу.

Магистр удалился за дверь с витражной вставкой, а Диана, насидевшаяся в карете, подошла к шкафу, чтобы рассмотреть надписи на корешках книг. Здесь с Марциалом соседствовал Тит Ливий, а рядом стоял, в переводе с арабского, астролог Алькабит. Она повернулась в сторону окна и увидела своё отражение издалека в маленьком серебряном зеркале, справа на стене, над конторкой. Приблизилась к зеркалу и вгляделась в своё лицо. Зеркала окружали Диану всегда - в её покоях во дворцах, и было у неё зеркало в карете, и небольшое зеркальце в дорожном кофре. Рассматривать себя внимательно и взыскательно было для неё занятием если не самым интересным, то необходимым. "Чёртов "вдовий мост"!" - Диана подушечками большого и указательного пальцев сделала несколько щипков между носом и лбом, массируя поперечную морщинку на самом верху переносицы. "И эти чёртовы "гусиные лапки"!" Подушечками средних пальцев она постучала по косточкам на краю глазных впадин, где трезубые морщинки начали прорезать кожу от уголков глаз к вискам, год от года подло углубляясь. "Морщины - проклятие старости - точат лицо, как жуки-древоточцы, - вздохнула Диана. - Никто не видит, как и когда они успевают прочертить на гладкой поверхности убийственные борозды, и вот, глядь - лицо убито... Но моё ещё не убито! И поглядим, чья возьмёт!"

Её взгляд перескочил с зеркала на птичье перо в чернильнице на конторке, где магистр оставил пару-тройку листков, исписанных верлибром:

Господу тягостно в раю, невыносимо

Среди душ варварских, скотских -

Смертных врагов образованности досточтимой.

И Создатель, круг за кругом, творения возвращает

К горьким корням двух древ - Познания и Жизни...

Слово "творения" было написано вместо зачёркнутого слова " тварей".

"Он записал это после стычки с хамами, как раз в момент, когда я вошла", - подумала Диана и прочла на втором листке единственный катрен:

Пред Господом предстанем в один год.

Вас и меня не обойдет пером злой циник.

Лихая участь суждена останкам. Однако,

Слава окрылит в грядущем наши имена.

Сердце ёкнуло: "Вас и меня..." Господи, о ком это он?! Диана торопливо стала читать написанное на третьем листке:

Evrika!

Философский Камень жизнь продлит

И наполнит Божественным Светом,

Защитит от недугов и хворей,

Золота и жемчужин подарит больше,

Чем могущественнейшие короли,

Все вместе, в веках стяжали.

Душу владельца питает он счастьем,

И обретший однажды, его уже не утратит,

Ибо такова Божественная его природа,

Требующая одного - сохранения тайны.

Непосвящённого ждут Прокажённое Золото,

Философская Сера и Философская Ртуть.

- "Прокажённое золото"... - шёпотом повторила Диана.

Затылком она ощутила взгляд и обернулась. Магистр стоял в дверях со стороны противоположной той, откуда он вышел. Щёки Дианы зарделись:

- Простите, мёсьё! Прошу вас!

В одной руке де Нотрдам внёс в комнату бутыль, в другой - склянку.

- Пожалуйста, простите! - повторила Диана. И кивнув на листки на конторке, спросила: - Мёсьё поэт?

Он улыбнулся:

- Всего лишь скромный служитель Каллиопы, матери Орфея и Гомера.

- По-моему, это прекрасно! - искренне сказала Диана. И спросила: - Мёсьё де Нотрдам, извините, Бога ради, моё любопытство, но... что такое "прокажённое золото"?

Магистр на миг закрыл глаза. Как же ему хотелось сейчас склониться к ушку красавицы-парижанки, уловить аромат её тёмно-каштановых густых волос, а потом шёпотом раскрыть ей величайшую из тайн алхимии. Однако он обязан был эту тайну хранить, поэтому ответил сухо:

- Аристотель называл так свинец.

Диана почувствовала недосказанность и огорчённо сложила губки, будто глотнула только что кофе без сахара.

"Она очаровательна!" - подумал магистр. Рассмеялся и сказал:

- Придя в подлунный мир, каждый может стать алхимиком самому себе. И если не в этот раз, то в следующий, возможно...

"Глубокомысленно, но туманно", - отметила про себя Диана, уже без досады.

В этот миг из соседней комнаты раздался гадкий вопль:

- А-ААА-а!