Седьмой принцип

Когда смотришь с высокой вершины – видишь одну лишь бездну, если посмотреть на гору снизу – увидишь перед собой высоту. Разница между тем и другим в направлении движения. В пропасть сваливаются и падают, на гору восходят. Некоторые – взлетают.

И еще.

Пришло понимание, что бездна – всего лишь первая ступень при восхождении на вершину. Пришло не случайно, поскольку перед ним было и то и другое, и мысли, завороженные величием окружающего пейзажа, делали признания, дарили откровения.

Было словно в видениях провидцев: бескрайняя и безжизненная каменистая пустыня, мрак и безмолвие, и одинокая вершина на краю, за которой угадывалось присутствие бездны. Да не только угадывалось – ощущалось. Тот ужас, что жил в ней, дотягивался даже до расщелины в теле горы, ставшей укрытием для Фрюжа, и покусывал, и полизывал его нервные окончания, подготавливая возможную жертву к своему предполагаемому торжеству.

Ужас изначальный, реликтовый, возникший как побочный продукт сотворения мира и условие этого сотворения.

Ужас – суть остатки того, что было, когда ничего не было, чему названия никто никогда не искал, потому что это забыл сделать даже Бог, и чему не нашлось применения в процессе великого творения. Нечто слишком большое, чтобы его могла вместить одна человеческая душа.

Кое-кто, однако, умел справиться с самим Великим и Ужасным. Секрет был прост, и он заключался в том, чтобы закрыть душу и не пускать в нее никого. Совсем не лишнее, кстати, умение для сущности, сознающей свою конечность и ограниченность, но пытающейся вжиться в реалии бескрайнего мира, бесконечной вселенной, где расстояния оцениваются гипотетически, а скорости их преодоления не поддаются осмыслению.

В общем, тот холодно-прекрасный мир, в котором оказался Лис, был ему хорошо знаком, правда, вспомнил об этом он не сразу.

После десантирования из Башни его по невероятной траектории забросило в Великий Лабиринт. Было бы удивительно, случись по-другому. Подсознательно к чему-то подобному он и готовился, но действительность, – если, конечно, это была она, – как обычно, превзошла самую изощренную фантазию.

Для начала – никакого падения, свободного или не свободного, не было. Он сразу попал в нечто, похожее на желоб для бобслейной трассы, только не ледяной, а пространственный, что не мешало ему быть таким же жестким и скользким. И случился крутой спуск, без саночек спуск, без какого-либо боба, а на собственном его, Лиса, заду. Помотало его в том желобе изрядно, покрутило и повертело, до того, что вдоль трассы и на стенках ее оставил он все, чем богат был внутренне, что оказалось в избытке и ненужного, и в Лабиринт угодил уже легким и чистым, словно новорожденный младенец, только что не светился. А может быть, и светился, утверждать не мог, поскольку со стороны себя не видал. Не останавливаясь, с той же скоростью, он пролетел по лабиринту. Его било о стены, кидало в разные стороны, словно стальной шарик в детском бильярде, и путь ему освещали искры, вылетавшие из его глаз обильно при каждом таком ударе, – вот их он наблюдал совершенно точно. Однажды на каком-то вираже он увидел испуганное и удивленное лицо Дэдэ, который сначала едва успел отскочить в сторону, чтобы не быть сбитым с ног шальным снарядом, а потом погнался за ним следом, но быстро отстал ввиду своей небольшой для такой погони скорости. Хотя, заметим, со скоростью у Дэдэ все в порядке!

А потом его выбросило, куда должно было выбросить, и он угодил в ту лузу, в которую ему предназначено было угодить. Сначала ощутил лизнувший его ледяным языком холод, а следом узнал и то, что ему сопутствовало, что порождало.

Огромное, бескрайнее, пустынное и темное пространство, раскинувшееся у истока всех пространств и миров, само служившее всему началом. Время здесь даже еще не начиналось, его здесь просто не существовало, потому что некому было сказать: было, есть, будет…

Всего этого на самом деле не существовало, а то, что было, – было совсем по-другому. Этого пространства никогда не возникло бы – если бы он не придумал его однажды. Но он придумал, возможно, кто-то напел ему о нем, и Лабиринт перенес его сюда, для его магической сущности не существовало разницы между воображаемым и реальным мирами. Вот так и получилось, что эта местность существовала лишь в его, Фрюжа, голове, да и то недолго, лишь то короткое время, пока он ее не позабыл напрочь, поэтому-то никто ее и не смог отыскать. Как можно найти то, чего нет?

Фрюж и до того, последнего, случая часто использовал лабиринт как отмычку. Лабиринт-то магический, волшебный с земной точки зрения, обладавший множеством интересных и необычных свойств, из него он мог попасть куда угодно. И попадал. В хрустальную пирамиду, например. Вот теперь кому-то пришла удачная мысль использовать его самого, его голову, его память как отмычку, чтобы открыть вновь, вызвать к реальности этот несуществующий мир. Лабиринт уловил в его голове отражение, намек на воспоминание – и вот, вуаля!