Седьмой принцип

Очищенная от паволоки лака, древесина под резкими лучами лампы светилась, точно застывший в деревянном лотке гречишный мед. Она выглядела однородной, только едва заметные опытному глазу полосы и переливы в густоте тона основного цвета выдавали ее слоистую структуру. В прозрачной глубине, между слоями, вспыхивали янтарные искры. Опираясь на весь свой опыт, Лис с удивлением вынужден был констатировать, что ничего похожего на это дерево он раньше не встречал и определить сорт древесины не может. Оставалось предположить, что этому панно уже три тысячи лет – а чего мелочиться? – и что упорное и мастеровитое время превратило дерево в самоцветный мрамор… Но, во-первых, такого мрамора он тоже никогда не встречал, а во-вторых, кто-нибудь видел такое старое дерево в такой удивительной сохранности? И, самое удивительное, абсолютно не тронутое древоточцами? Ведь все эти червячки с мягкими тельцами и алмазными зубками точат любое, даже железное дерево, и чем оно старей, тем для них привлекательней, а здесь – ни единого хода, ничего. Что очень удивительно и да, странно.

Лис прислонил доску к стене, подправил устремленный на нее свет и отступил назад на два шага. Резкие тени упали на резную поверхность, придав изображению графическую четкость.

Вениамин впился жадным взглядом в представший перед ним во всей своей открытости и красе рельеф. Он все еще надеялся, что вот сейчас увидит изображение и тотчас все ему станет ясно, все тайны раскроются. Однако вместо просветления наступило разочарование. Поскольку, как ни проста была на первый взгляд композиция парящего перед ним в круге света панно, изображение на нем с его личной жизнью никак не соотносилось и ни о чем ему не говорило.

Так показалось на первый взгляд.

Только ведь он им, первым, не ограничился. И по мере дальнейшего вглядывания и проникновения в волшебное полотно картины он ощутил, как зашевелилась, пробуждаясь в нем, его фантазия и возникло некое смутное воспоминание, как, бывает, припоминаешь виденное в давнем сне, не понимая, остатки сна это или обрывки и обломки прошлой реальности. И неожиданно появилась явно связанная с увиденным, хоть и непонятно, каким образом, тревога.

По светло-коричневому с янтарным свечением полю, или, лучше сказать, небу летели легкие облачка – медальоны. Облаков было семь, шесть выстроились в круг, а седьмое расположилось по центру. Лису, кстати, легко было представить себе небо такого цвета, ему даже казалось, что такое он уже где-то видел. Где? Когда? Возможно, в одном из тех снов, что снились ему в последнее время.

Облачка были похожи и на летающие острова, потому что на них, на каждом, были тщательнейшим образом вырезаны растения, кустарники и низкорослые деревья с листьями и цветами, среди которых располагались строения, изображенные упрощенно, но в которых с легкостью узнавались дворцы с башнями и колоннами. На каждом облаке изображено по одной человеческой фигуре. А вот на центральном острове, который был и больше других, и дворец на нем выглядел не в пример роскошней и заполнял собой почти всю площадь медальона, фигура отсутствовала, только в центре, на некотором возвышении, стоял пустой трон.

Поверху панно, в точности как на старинных гравюрах, от края до края простиралась витая лента с подвернутыми и остро вырезанными концами, на которой было начертано Septima Principle. Язык казался похожим на латынь, а может, ею и являлся, что, с оглядкой на предполагаемую древность рельефа, Лиса не удивило. Он, если честно, даже ждал чего-то подобного. Латыни он, конечно, не обучался, но, произнеся несколько раз надпись вслух, в звучании слов нашел некоторое подобие с тем, что было ему знакомо, и перевел надпись как СЕМЬ ПРИНЦИПОВ. И сразу в голове его зазвучал глухой голос Нины Филипповны: «Правят тем миром принципы, числом их семь…»

«Так вот же, вот же! – возрадовался он. – То, что мне и надо!»

Он подступил к столу и, упершись в него обеими руками, со страстным желанием не пропустить ни единой детали, впился в изображение взглядом.

Прямо под лентой, по центру, между двумя верхними медальонами парила в воображаемом небе пирамида, по виду равносторонняя, на каждой грани которой был изображен широко раскрытый, почти круглый глаз. Неожиданно у него возникло ощущение, что пирамида медленно вращается сверху вниз и слева направо, словно сканируя пространство и ведя неусыпное наблюдение за происходящим. Лису подумалось, что так оно и было, и есть на самом деле. Где-то. Вновь некая тень узнавания промелькнула в его сознании, усилив возникшую раньше тревогу. Эта связка – узнавание и тревога – была крепкой и совсем не казалась случайной.