О том, что Хейдар-мирза, несмотря на статус отцовского помощника, не был умным и предусмотрительным человеком, можно судить хотя бы по тому, как легко его обманула родная сестра Перихан-ханум. Хейдар знал, что Перихан является сторонницей Исмаил-мирзы, но когда та явилась к нему, поцеловала в знак покорности его ногу и изобразила радость от того, что успела поздравить нового шаха первой, сердце Хейдара растаяло и он позволил сестре покинуть гарем, якобы для того, чтобы привести к нему с поздравлениями дядю Перихан-ханум по матери Шамхал-султана и ее единоутробного брата Сулеймана. Перихан-ханум действительно отправилась к дяде, который хотел видеть на престоле Исмаила-мирзу, но не для того, чтобы привести его к Хейдару, а для того, чтобы рассказать о сложившейся во дворце ситуации и подстегнуть к решительным действиям.
Уделив Хейдар-мирзе ровно столько внимания, сколько он заслуживает, мы переходим к рассказу о Исмаиле-мирзе, рожденном 31 мая 1537 года Султанум бегим, дочерью Исы-бека Мосуллу.
Наставником Исмаила был Гокче-султан Каджар, один из ближайших сподвижников шаха Тахмаспа. Наставник имеет на своего подопечного не меньшее, а часто и бо́льшее влияние, чем отец, и связь с наставником бывает весьма крепкой. Это к тому, что наставничество Гокче-султана обеспечило Исмаилу-мирзе поддержку племени каджар вдобавок к поддержке его родного племени мосуллу. Поскольку старший брат Исмаила Мухаммед был малопригодным к правлению, Исмаил считался первым претендентом на шахский престол, и потому его воспитанию уделялось особое внимание. В четырнадцатилетнем возрасте Исмаил-мирза был назначен беклярбеком Ширвана, из которого только что бежал мятежный Алкас-мирза. То, что Тахмасп отправил Исмаила в недавно покоренную неспокойную область, свидетельствует как о доверии, которое шах испытывал к сыну, так и о намерении воспитать из него хорошего правителя. Перед юным Исмаилом стояла сложная задача: с одной стороны, ему предстояло установить хорошие отношения с ширванской знатью, поскольку без поддержки местных эмиров управлять было невозможно, а с другой стороны, он не должен был поддаваться чужому влиянию, не должен был стать игрушкой в чужих руках, знаменем нового мятежа.
Вскоре после своего назначения Исмаилу-мирзе, а если точнее, то его наставнику Гокче-султану, пришлось выдержать суровое испытание – в мае 1548 года в Ширван из османских пределов вторгся Бурхан Али, сын Халил-уллы II, обойденный при наследовании ширванского престола своим двоюродным братом Шахрухом. В правление Алкас-мирзы Бурхан Али уже пытался захватить «свой законный» Ширван, но был изгнан, а теперь настало время реванша (надо понимать, что, по сути, то была османская экспансия, осуществляемая руками Бурхана Али).
В первом сражении Гокче-султан разбил войско Бурхана Али, но с помощью подоспевших подкреплений тому удалось захватить Шемахы[91]
, где он провозгласил себя ширваншахом. Осенью 1549 года его правлению положило конец сефевидское войско под командованием Абдуллы-хана Устаджлы. Победа Абдуллы-хана, выражаясь современным языком, «была записана в актив» Исмаила-мирзы.Ибрагим-мирза принимал активное участие в отражении второго вторжения, предпринятого султаном Сулейманом в 1548 году. Он показал себя и доблестным воином, и хорошим стратегом, завоевав симпатии кызылбашей. Наиболее ярким эпизодом в биографии молодого мирзы стал набег на Эрзурум[92]
, предпринятый зимой 1552 года. Имея в своем распоряжении восемь тысяч кызылбашей, Исмаил смог одержать победу над превосходящими по численности османами, которыми командовал визирь Эрзурума Искандар-паша, один из прославленных османских военачальников. Исмаил-мирза прибег к той же хитрости, которую в свое время использовал его дед у стен Мерва, – притворным отступлением выманил врага из крепости, а затем разбил наголову в чистом поле. Шах Тахмасп имел основания гордиться таким сыном и, скорее всего, гордился им. Но, как известно, небо не всегда бывает ясным, порой оно затягивается тучами – очень скоро доблесть Исмаила, проявленная в сражениях с османами, обернется против него. Впрочем, не совсем так – против Исмаила обернулась не его доблесть, а его амбиции.