Сефира и другие предательства

– Или о чёрте – точно не помню, о котором из них. Суть в том, что в какой-то момент он вызвал дьявола. Не помню, зачем. Может, ради каких-то знаний, может, испытать свою силу. В старых сказках волшебники такое часто проделывают. В общем, иметь дело с этим типом считалось куда опаснее, чем с обычным злым духом. Если Ренфру назовет хотя бы одну задачу, которая окажется дьяволу не под силу, то дьявол будет служить ему по его хотению целый год и один день. А если нет – дьявол утащит его в ад.

– И?

– И Ренфру привел его на берег реки и приказал сплести веревку из песка.

– Недурно. А что он попросил у дьявола взамен?

– Об этом легенда умалчивает. В ней больше делается акцент на то, как он перехитрил дьявола, чем на то, как Ренфру использует его в своих целях.

– Возможно, именно так он заполучил железного коня.

– Вполне.

– Что-нибудь еще?

– Да в общем-то нет. Предполагалось, что он имел какое-то отношение к этой книге, «Les Mystères du ver», но я не уверен, какое именно.

– Мистерии… чего?

– «Мистерии червя». Это какая-то зловещая книга, Сатанинская Библия, что ли, список заклинаний ведьм и тому подобное.

– «Мистерии червя», говоришь? Тогда неудивительно, что ты интересуешься этим парнем.

– Червем? Скорее, змеем-искусителем.

– По-моему, кое-кто переоценивает свои возможности.

– Да просто констатирую факты.

Нил не ответил, а Джим не нашелся, как продолжить их взаимное подначивание так, чтобы оно не звучало банально и натянуто. «Все хорошо, – сказал он сам себе. – Не всегда надо говорить, иногда можно и помолчать, это нормально». Разве не эта черта в первую очередь привлекла его в Ниле – способность чувствовать себя комфортно, не произнося ни слова? За то время, пока он знал Нила, разве Джим не понял, что порой длительные периоды молчания Нила редко имели какое-либо отношение к людям, что чаще всего он молчал, решая какую-нибудь проблему, связанную с работой? Просто он не чувствовал необходимости наполнять воздух словами, и если молчание заставляло Джима волноваться, то в этом была вина не Нила, не так ли?

Футах в пятнадцати перед Нилом тропинка выравнивалась и встречалась с другой, приходящей справа под острым углом. Когда на пересечении Нил свернул направо и стал подниматься по боковой дорожке, Джим снова окликнул его:

– Эй!

– Шагай, шагай, – ответил Нил. – Она наверняка выведет на основную тропу.

«С этим не поспоришь». Новая казалась более натоптанной, чем та, по которой они только что спустились, словно более четко очерченной. Джим пошел по ней и тут же почувствовал себя так, словно пытался пройти вверх по стене. Тропинка вздымалась над ним на невероятную высь; он пошатнулся, качнулся назад и упал на задницу. Тропа маячила над головой, темная полоска земли вот-вот обрушится на него и…

Над ним склонился силуэт.

– Что случилось? – прозвучал ровный, без эмоций, знакомый голос.

Борясь с желанием вскинуть руки перед лицом, чтобы защититься от обвала земли и камней, Джим проговорил:

– Я не… – и был потрясен, услышав фрагмент речи, произнесенный голосом, принадлежавшим как будто ему самому, но более грубым и утробным. Контур силуэта перед ним вдруг соткался в Нила, но Нила иного – Нила, над лицом которого, возможно, потрудился визажист, которому поручили увеличить его возраст на двадцать-двадцать пять лет. Волосы его были стрижены «под ежик». Поперек лба, под глазами, по обе стороны рта кожу бороздили глубокие морщины. Под расстегнутым воротником рубашки на левой стороне шеи проступала выцветшая линия зеленых чернил – край татуировки, Джим знал ее – помнил. Будь перед ним зеркало, он увидел бы ее близнеца на левой стороне своей шеи. «Затмение» было идеей Джима, символом того, что, какие бы события ни омрачили их дружбу, они в итоге минуют.

(За исключением того, что у него развилась стафилококковая инфекция, по поводу которой татуировщик, их общий знакомый, несколько дней уверял, мол, быть этого не может, он работает в стерильном салоне, пока Джим не оказался в больнице, подключенный к капельнице с антибиотиком на целую неделю).

– Ты в порядке? – спросил Нил, в его словах Джим уловил тревожную нотку.

«Беспокоится о моем сердце, – подумал Джим. – Инфекция негативно повлияла на мое сердце, ослабила его. Что, черт возьми, со мной происходит?»

– Все хорошо, – он поднялся на ноги. – Я в полном порядке. Просто… голова закружилась. – («Это какое-то долговременное последствие болезни? Или у меня что-то не в порядке с головой?») Он показал рукой на тропку. – Пошли.

– Ты уверен?

– Шагай.

– Да не нервничай ты, – сказал Нил. – Спешить-то некуда. – Тем не менее, сам прибавил шагу, чтобы идти первым. – Ты как? – Он обернулся через плечо.

– Отлично.

Спустя минуту ходьбы по плотной каменистой тропе Нил спросил:

– Не хочешь ли продолжить свою историю?

– Историю?

– Историю, главу, называй как хочешь. «Ренфру и Великан».

Слова уже сорвались с губ Джима, а он даже не успел осознать, что произносит их: