Пока сам не услышал, как сказал это, я не чувствовал в себе абсолютной уверенности, что уеду. Как только эти слова слетели с языка, я почувствовал мощный прилив облегчения и понял: это именно то, что я собираюсь сделать. К тому времени, когда я вернулся в квартиру на своей машине, полной теплого после сушки белья, Соня уже пришла с учебы, поэтому, чтобы собрать сумку, мне пришлось ждать, пока она уснет. За несколько часов до этого я рассказал ей о лечебном центре, в котором организовал ей встречу, – она проявила к новости осторожный интерес. Мы обсудили, стоит ли звонить ее родителям, которые жили за пределами Портленда и с которыми она разговаривала довольно редко. Соню удивила такая тщательная уборка всей квартиры, пополнение запасов в холодильнике, и на лице ее промелькнула тень сомнения, но я заверил: так ей будет легче справляться с изменениями, которые она запланировала, не беспокоясь обо всем остальном, – и это было правдой, но существенно не полной. О своем скором отъезде я даже не заикнулся.
Я уехал следующим утром, дождавшись, когда Соня отлучилась на несколько часов. Последнее, что я сделал, когда отнес сумку в машину, – деактивировал свои учетные записи электронной почты и отказался от услуг сотовой связи. Правда, у Сони оставался номер телефона моего отца, но я был вполне уверен, что он не проболтается о моем местонахождении. Я не помнил точно, что именно, помимо общего расположения, рассказывал Соне о доме в Уилтвике, но этого, по-моему, было слишком мало, чтобы она могла вдруг очутиться на его пороге. Уходя, я положил свои ключи от парадной и нашей квартиры на кухонный стол, что, как я полагал, возвестит о моем уходе, а также станет заменой любого самооправдательного письма, которое я мог бы оставить.
Чего не могли сделать зубцы бороздок ключей, так это объяснить причину, по которой я подошел к своей машине, забрался в нее и направился к шоссе I-10 – именно сейчас, когда казалось, что Соня совершила или вот-вот совершит тот прорыв, которого я с отчаянным, все возрастающим нетерпением ждал в течение последнего года. И хотя этот вопрос не заставил меня повернуть обратно, он преследовал меня, пока я сменил I-10 на I-15, по которому отправился на северо-восток из Калифорнии в Неваду, через песчаные просторы, испещренные зелеными и коричневыми пятнами кустарников, за которыми вдали, на самом горизонте зубрились острыми вершинами горы. Я обогнул стороной Лас-Вегас, который Соня всегда мечтала посетить, а я всякий раз отмахивался, ссылаясь на мнение отца, – мол, Вегас представляет собой то, что ты получаешь, когда лишенные воображения люди дарят тебе свою версию рая. Шоссе I-15 привело меня в Юту через северо-западный угол Аризоны. К этому времени солнце уже багровело на нижнем краешке неба.
Почти без сна проведя ночь в зоне отдыха, я продолжил активный разговор с самим собой о своих мотивах, когда свернул на 70-е шоссе и поехал на восток в горы Колорадо. В Денвере я свернул на 76-е шоссе, приведшее меня в Небраску, западная часть которой показалась более засушливой и скучной, чем я ожидал. 76-е я сменил на 80-е и поехал по нему через Омаху через земли, постепенно зеленеющие по обе стороны шоссе, до Айовы, где я спал уже намного лучше, устроившись в «Мотеле-6» в Де-Мойне. Проехал я уже больше, чем когда-либо прежде, почти две трети пути через Соединенные Штаты, и когда лежал в кровати в отеле, мне казалось, будто все еще продолжаю мчаться вперед. Тем не менее, когда дремота уже начала одолевать, мне вдруг почудилось, будто нет никакого преодоленного мной расстояния, что если я вот сейчас повернусь, то увижу рядом с собой спящую Соню. Я понял что это проявление нескончаемого спора, что вел с самим собой и который в начале дня сделался таким истовым, что полицейский штата Небраска, уверенный, что поймал меня за разговором по мобильному во время вождения, остановил меня, и какое-то время ушло на заверения его в том, что в моей машине сотового телефона нет. Тем не менее, я мог поклясться, что ощущал вес Сони, прогибающий матрас у меня за спиной, пока не повернулся убедиться в своем одиночестве.