Сефира и другие предательства

«Третий всегда рядом с вами». Этот рассказ также обязан своим появлением приглашением в антологию Эллен Датлоу. Идея заключалась в том, чтобы написать произведение, посвященное вампиризму, – не историю о вампирах, как подчеркнула Эллен, а историю о вампиризме. В то время, когда письмо Эллен появилось в моем почтовом ящике, я все еще работал над рассказом «В Париже, в пасти Кроноса», и замысел нового рассказа возник отчасти как стилистический ответ на него. Когда я писал «В Париже…», я попытался использовать прозу более близкую к упрощенному, саркастичному языку классического нуара. Чаще всего история, за которую я берусь, приобретает индивидуальный стиль, следование которому становится решающим для ее эффекта в целом. После долгого периода, когда я ограничивался более «сдержанной» прозой, мне захотелось немного расслабиться, позволить языку следующего проекта, образно говоря, размять ноги. Сюжет этого рассказа я почерпнул из душераздирающей истории моего друга о том, как его замужняя подруга позвонила ему, чтобы признаться в длительном романе, продолжавшемся вплоть до ее помолвки и брака с нынешним мужем. Без сомнения, то, что меня потрясла эта история, свидетельствует о моей наивности, но, думаю, ее продолжение удивило бы любого. Через год или два после того, как подруга моего друга, признавшись мужу, семье и друзьям, порвала отношения с любовником и попыталась восстановить свой брак, мужу позвонил бывший любовник его жены и попросил позвать ее к телефону. Когда муж спросил его, с чего бы ему соглашаться на такое, бывший любовник ответил, что умирает от редкой формы рака и ему оставалось жить всего несколько недель. (Меня настолько потряс такой поворот событий, что я так никогда и не узнал, согласилась ли женщина поговорить со своим бывшим любовником.) Удивительная история, в немалой степени из-за вопросов, которые она разбудила во мне, и не в последнюю очередь: как пара вообще может оправиться от такой драмы? Скажу честно, я не был уверен что им это удастся. Такого рода ситуации преследуют отношения, присасываются как пиявка и продолжают пить кровь, раздуваясь в процессе. Это настоящий вампиризм, и требовалось совсем чуть-чуть для того, чтобы подтолкнуть сюжет к сверхъестественному. В то время я читал кое-какие рассказы Роберта Эйкмана, и в некоторых деталях истории, которую я написал для Эллен (маленькая каменная Венера, шершавую поверхность которой жена потирает пальцами, странная церковь, в которой проходит отпевание Элси Дюрант) я пытался предложить косвенные намеки на оккультизм, хотя они, возможно, получились чересчур загадочными. В любом случае, то, что вышло, было в такой же степени историей о привидениях, как и все остальное; на самом деле, это одна из немногих «настоящих» историй о привидениях, которые я написал (полагаю, к ним же можно отнести и мой первый роман «Дом окон»). При написании рассказа я оглядывался на сюжет «В Париже…»: если в предыдущем рассказе я акцентировал внимание на действии зачастую насильственного характера, то в этом основное внимание уделялось внутреннему. Название рассказа навеяно мне «Бесплодной землей» Т. С. Элиота – одного из основополагающих произведений моего студенческого опыта. (Я и мои друзья были просто одержимы этой поэмой; помню, как мы с приятелем провели несколько часов, подробно комментируя первые пятьдесят или около того строк, используя чернила разного цвета для отслеживания различных интерпретирующих связей.) В поэме Элиота представление о ком-то видимом краешком глаза относится к неизбежной, но нереализованной встрече с воскресшим Христом; мне понравилась идея адаптировать его для описания иных символов, которые могут сопутствовать браку.

«Невыносимая близость воздушных шаров мистера Данна». Идея написания этого рассказа возникла из приглашения южноафриканского литературного критика и обозревателя Ника Геверса составить вместе с Джеком Данном антологию рассказов, действие которых происходит в XIX веке. Я связал электронное письмо Ника с тем фактом, что мой первый опубликованный рассказ «На острове Скуа» использовал «клубный нарратив», лежащий в основе множества великих произведений английской художественной литературы конца восемнадцатого века (а также, что менее очевидно, работ Генри Джеймса), в то время как в моем втором рассказе использовался жанр эпистолярного повествования, также бывший в моде в то же время (и так же, на этот раз более явно, в творчестве Генри Джеймса). Не знаю, прочел ли он мой первый роман «Дом окон», в котором немало внимания уделено Диккенсу, но если прочел, то это стало еще одним обусловливающим фактором.