Сефира и другие предательства

И это еще не все. В воздухе вокруг шара витает отчетливый запах, в котором как будто смешаны древесный душок бумаги и некий другой, чуть напоминающий лекарственный, возможно, запах эфира. (Не связано ли это с тем способом, каким мистер Данн «подвешивает» в воздухе свои творения?) А за совокупностью этих запахов я различаю третий – влажный аромат сырой земли. Поверхность шара издает постоянное негромкое потрескивание, когда он перемещается в потоках воздуха, проникающего в комнату через окна. Я подошел ближе, желая дотронуться до поверхности шара дабы обогатить мой каталог впечатлений ощущением ее текстуры, однако, засомневавшись, не донес кончики пальцев на волосок до бумаги. Меня вдруг охватило непреодолимое отвращение – такое, что волосы тыльной стороны моей руки вплоть до предплечья встали дыбом. Клянусь, вся моя плоть съежилась от неприятия сего предмета. В течение кратчайшего мгновения мне не хотелось ничего большего, чем увидеть этот воздушный шар разрушенным – разорванным в клочья, сожженным. Именно такой по сути, но значительно сильнее, реакции я ожидал бы, столкнись я с особенно отвратительным насекомым, а не с забавой эксцентрика. Я уронил руку и решил, что исследования мои на данный момент зашли слишком далеко.

Такая любопытная реакция – не последствия ли дневного путешествия?

IV

Учитывая такую реакцию на шар в предоставленной ему комнате, Коулман предположил, что не сможет заснуть в его присутствии, и намеревался просить Данна после ужина убрать его. Однако по завершении трапезы Данн удалился в библиотеку вместе с Кэлом, заявив, что для успеха их предстоящей совместной работы необходимо начать приготовления как можно скорее. Не говоря уже о том, что вдали от этой штуки первоначальная антипатия к ней казалась Коулману зыбкой и нелепой. Он решил, что может подождать до утра.

Однако за дверью своей комнаты недавняя самоуверенность уже казалась ему бесцеремонной и безрассудной. Поэтому он почувствовал облегчение, обнаружив, что шар отдрейфовал к окну, где его нахождение воспринималось если и не приятным, то не столь отталкивающим.

V

– Вы верите мистеру Данну? – спросила Изабель.

– Боже, нет конечно, – рассмеялся Коулман. – Встреча со стариком Агасфером, самим Странствующим евреем [46], накануне битвы при Геттисберге? Обучение тайным искусствам Симона Магуса? [47] Спасительное заступничество духов его матери, Парацельса и Сведенборга, в его дальнейшей жизни? Это как бы квинтэссенция всех мелодрам, созданных за последние пятьдесят лет. Нет, я подозреваю, что нарратив мистера Данна – не более чем способ привести свои прошлые деяния в согласие с его нынешними практиками.

Изабель нахмурилась, но промолчала. Она наклонилась к кусту, название которого Коулман не знал: в его ветвях шевелила крылышками большая оранжево-черная бабочка.

– Меня куда больше интересует, – продолжил Коулман, – нежелание нашего хозяина пояснить способ, с помощью которого он изготавливает свои шары.

VI

– Вы чем-то озабочены сегодня, – заметила Изабель.

– Вы находите? – Коулман оторвал взгляд от голубой ленты Гудзона.

Она кивнула.

– Полагаю, после вчерашнего рассказа мистера Данна о годах, проведенных им в качестве торговца оружием, ваши мысли витают где-то далеко.

– Боюсь, я не настолько загадочен, как мне хотелось бы, – улыбнулся Коулман.

– Либо я становлюсь более искусной в понимании вас.