Секретарь

Солнце светило будто в последний раз. Пух летел комьями. У фабричного забора всё заросло крапивой и лопухами, впереди зеленел сквер, улица изгибалась, и особняк прятался за деревьями, едва просвечивая крышей.

— Идём? — спросил Тёмыч.

— Идём, — сказал Женька.

Они зашагали по плохому тротуару.

— Я нож взял, — сказал Тёмыч.

— Зачем?

— Так.

Женька поддёрнул рюкзак.

— Вообще-то, это холодное оружие. Могут статью впаять.

— Он складной.

— А-а.

По дорожкам сквера за решётчатой оградой прогуливался старичок с собачкой. Старичок был в светлых брюках, в светлой рубашке и тёмной жилетке. Очумевший от свободы коккер тявкал, нарезал вокруг него круги, бегал от дерева к дереву и гонял пух. Хозяин следовал за ним, изредка укорачивая поводок, чтобы не забраться за домашним любимцем в совсем уж непролазные места. Тогда слышалось:

— Фу, Джерри, фу.

— Свидетель, — шепнул Тёмыч другу.

— Мы пока ничего не делаем.

Женька остановился на углу сквера.

— А если будем? — спросил Тёмыч.

— Всё равно — забор.

Они несколько минут изучали плотно пригнанные жестяные листы, огораживающие особняк.

— Жарко, — сказал Тёмыч, расстёгивая ворот плаща.

— Сядь в тенёк, — предложил Женька. — Или плащ сними. Нафиг ты в плаще попёрся?

— Тут скамейки нет.

— Сядь на корточки.

— Ты лучше Лёшке позвони.

— Я и сам хотел.

Морща лоб, Женька набрал номер на мобильнике и с минуту слушал гудки вызова.

— Не отвечает? — спросил Тёмыч.

— Нет.

Похоже, перегородок между раздевалками больше не существовало, потому что хъёлинги появились сразу из трёх дверей. Перед прыжком в ойме Лёшка успел послать ца в крайнюю тварь и, кажется, попал. Краем глаза ухватил вскинувшуюся безголовую шею, выплюнувшую к потолку синий сгусток крови.

Подравнялись.

Прыгать, плыть, уходить от атак стало проще. То ли Лёшка втянулся в процесс, то ли вложенные Мёленбеком частички ца незаметно взяли на себя руководство телом. Хъёлинги пытались загнать его в угол, но каждый раз в головокружительных кульбитах, в умопомрачительных каскадах нырков и пантомим ему удавалось выскользнуть из расставленной ловушки. Когти промахивались, иглы болевых стяжек пролетали мимо, и твари, разворачивая слепые морды, издавали разочарованный свист.

Зал постепенно разрушался всё больше. Хъёлинги не церемонились с обстановкой, превращая всё вокруг в труху и в щепки. Трещали перекладины «шведской» стенки, принимая на себя тяжесть нездешних тварей, переламывались лавки, выдранный поролон из матов ложился жёлтым, клочковатым, неровным ковром, гудели стены, полнился проломами пол, искристыми осколками осыпались зеркала.

Лёшка скакал.

Из слоя в слой. В золотистую зыбь. Из золотистой зыби. Сипел. Хрипел. Кричал от боли. Бил. Бил. Бил.

Повезло, что ца в его распоряжении было много. Всё-таки сегре-тарьо, хранилище. Лепи снежки, снаряды, бомбы, гранаты да запускай в цель. От усталости появлялась злость, из злости прорастали новые силы. И когда один из хъёлингов завалился набок, а другой после короткой стычки лишился пары лап, но обзавёлся дымящимися подпалинами и зачем-то захромал к окну, Лёшка поверил, что и этот раунд останется за ним.

Не так-то он прост. Не вянгэ, пожалуй. Сквир продвинутый. Или даже панцир.

— В следующий раз четверо? — пошатываясь, крикнул Лёшка в сторону раздевалок.

С уцелевшего куска зеркала на стене на него вытаращился парень, с ног до головы измазанный грязью, исцарапанный, избитый, с синими разводами на физиономии. Нижняя губа распухла, лоб прочертила глубокая борозда. Красавец!

Кто такой? Алексей Сазонов.

Ох, смешно, смешно, только тело не даёт смеяться, в передышку на каждое шевеление отзываясь болью. Расслабилось. Надо бы посидеть, а ещё лучше — полежать, и так с недельку. Но куда денешься?

Лёшка сделал шаг и провалился в холодную, космическую тьму.

— Позвони ещё раз.

— Ждём.

Цог.

Это цог, сказал кто-то в Лёшке. Выбирайся.

Цог?

Цогов Лёшка ещё не встречал. Значит, уже и цоги на него охотятся. Растёшь, секретарь. А как охотятся цоги? Правильно. Окуная человека в собственное дерьмо. Мёленбек ему как-то показывал. Ты стоишь, а цог ползёт. Ме-едленно. Ледяная фигура. Колокольцы. А ты стоишь. И жизнь, ца сыплется из тебя, как песок. Прямо цогу в рот.

Ни крапинки света.

Куда выбираться? Ясно, куда. К свету. Если темно, значит, надо на свет. Это уже опробовано. Тела нет. Ничего нет. Копаем тьму, воображаем себя шахтёром. И даже не это главное. Я. Цель. Смысл. Я. Цель…

Я — Лёшка Сазонов.

Вроде и нет меня, но я — есть. И я ползу. Я рою. Я перелопачиваю тьму. Потому что где-то там скользит ко мне цог. Заочная спартакиада, блин. Но ничего-ничего. Я ползу не просто так, я ползу к жизни, к родным и близким, я знаю, ради чего мне стоит спешить. Где-то на периферии шелестят, теснятся мысли: один, я совсем один, Мёленбек — предатель, Штессан, Мальгрув смылись, даже не попрощавшись, бросили меня, как приманку. Но я не подпускаю эти мысли близко. Я ползу.