Секретарь

— Делай, — сказал Иахим.

Аршахшар присел на корточки у Ромки в ногах.

— Алексей-мехе, — сказал степняк, — у нас говорят: люди ловят ветер ртом или грудью. Когда ртом, тогда в него набиваются всякие насекомые, трава, пыль, глупые слова. А когда грудью, человек летит над степью, над калаками, над кумом, как хойтон, ночной дух, и ему ничего не страшно.

— И что?

— Не лови ветер ртом, — улыбнулся Аршахшар.

— Мало времени, — повторил Мёленбек.

На плечи его высыпал иней. Словно вычурные эполеты украсили пальто.

— Хорошо, — Лёшка, закусив губу, прижал кристалл к ране. Пальцы сделались липкими. Ромка лежал мертвецом. — Всё, сделал.

— Держи.

— Держу.

— Теперь собери ца.

— У меня нет ца! — с надрывом крикнул Лёшка. — Я пустой, у меня цог всё высосал!

Мёленбек шевельнулся.

— Я дам тебе ца. Закрой глаза.

Лёшка зажмурился.

— А дальше?

— Иди за слой.

— Но я…

— Молчи. Просто иди за слой. Тебе же страшно за брата?

— Да.

— Тогда это будет легко.

Мёленбек положил свою ладонь на Лёшкины руки. Ладонь была ледяной. Лёшка почувствовал укол холода в сердце, содрогнулся и словно опрокинулся в бледно-золотистое пространство. Ромка в ойме был серый, Мёленбек — синий, Штессан и Мальгрув качались оранжевым сгустками. Мурза в отдалении стоял зыбкий, как призрак.

Кристалл зеленел сквозь пальцы.

— Бери ца, — Мёленбек говорил в нос, прерывисто, будто через силу, — проталкивай через эльгрим. Проталкивай, чтобы… становились зеленоватые…

Ладонь его соскользнула.

— Делай!

Лёшка сосредоточился. Хорошо, он сможет. Раз надо, то сможет. Иначе нет смысла. Взять ца, пропустить через кристалл. Чего проще?

Он выдохнул.

Тепло воробьем, цыплёнком трепыхнулось в животе, поднялось выше и, мутное, слабое, потекло по плечам, по предплечьям, надвинулось к запястьям золотистыми извивами, неохотно мазнуло пальцы. Лёшка мысленно толкнул его дальше. Ну же! В час по чайной ложке. Ну! Подгоняемое им ца лизнуло кристалл и остановилось. Как ручей перед запрудой. Не пробиться. Сил нет.

Мёленбек, казалось, выключился из процесса, голова его свесилась на грудь, чёрные волосы побелели. Впрочем, что-то он всё же видел.

— Мало, — просипел он.

— Не могу, — выдохнул Лёшка.

На сером Ромкином лице ещё жила тень усмешки.

— Дурак, — прошептал Мёленбек.

— Я знаю!

Лёшка разозлился, навис, напряг руки до хруста и чуть ли не вдавил эльгрим в брата. Словно бросился вместе с ца сквозь зеленоватую грань. Его затрясло, будто в автомобиле на колдобинах, всё расплылось, смешалось, двор, крыльцо, бетонные панели, Мурза, небо, но сверху вдруг окатило теплом — Штессан положил ладонь ему на затылок, — и круговерть замедлилась, а потом и прекратилась совсем.

— Делай, — сказал Иахим.

Рядом оказались Мальгрув и Аршахшар, их руки легли Лёшке на плечи.

— Лови ветер, Алексей-мехе.

— И это… — добавил великан. — Не будь вянгэ.

Лёшка скрипнул зубами. Боль ударила в обломок, в дыру, выбитую кулаком Мурзы, и неожиданно помогла, подстегнула. Давай, секретарь, давай! Хочешь Ромку потерять? И потеряешь, идиот, если ничего не сделаешь!

Он глубже нырнул в ойме. Есть ты, нет тебя. Плоть облетела золотистой пылью, и с этой пылью Лёшка в плотном потоке устремился на зеленый свет. Брякнулся о выросшую грань — раз, другой, третий. Зарычал, взвился, ввинтился раскалённым от злости штопором. Взломал. Растрескал, разбил и хлынул внутрь.

Я близко, Ромка!

Ца потекла сквозь эльгрим, вымывая из него зелень, унося её с собой, питая, распространяясь по брату. То тут, то там тело Ромки теряло мертвенную серость, наполнялось золотистой пыльцой. Оживало. Лёшка не сдержался и заревел, наблюдая, как — тум-тум-ту-тум — несмело, неуверенно, словно в сомнении, застучало Ромкино сердце.

— Эй! Уроды! — откуда-то издалека донёсся голос Мурзы. — Мне что тут вечно стоять? Я ведь ничего не забуду. Никому из вас. Театр! Цирк! Я всех вас вычислю, особенно этого, высокого. Всех вас…

— Заткнись, — лениво сказал Мальгрув.

— Вы, с…

Как-то странно хрюкнув, Мурза умолк.

Для Лёшки, впрочем, этот короткий диалог происходил в каком-то другом мире, наверное, даже дальше, чем Ке-Омм. Здесь у него был младший брат, ручейки ца, зеленоватые блёстки, заторопившиеся сокращения сердца. Ничего иного не было.

— Дыши, — прошептал Лёшка, устремляясь ца к лёгким, к мозгу.

Ромка дёрнулся и судорожно втянул воздух. Лёшка засмеялся, размазывая слёзы по вздувшейся, лиловой щеке.

— Хорошо, — сказал Мёленбек.

— Ну, вот, — сказал Штессан.

Ромка вдохнул снова, и Лёшка, вынырнув из ойме, крепко прижал его к себе.

— Ромка!

Слов больше не было. Была только радость, ослепительная, светлая, огромная, распахнувшаяся во весь двор, во весь город, на весь мир.

Ромка не стерпел и минуты.

— Чего ты меня, как маленького! — возмутился он, выламываясь из объятий, ещё слишком слабый, чтобы делать это решительней. — Или чё? Меня, кажется, Мурза…

Сев, он посмотрел на бок, на окровавленную рубашку, задрал край. На месте удара ножом-бабочкой зеленела короста крови или не пойми чего.

— Вы что меня «зелёнкой» помазали?

Не дождавшись ответа, Ромка фыркнул и, поддевая ногтями, легко отшелушил кусочки.

— Ну вы даёте, конечно, — оценил он.