Секретарь

Лёшка почувствовал, как свирепые жар и пламя проникают внутрь. Только рта, чтобы кричать у него не было.

— Это огонь моей памяти, не бойся, — сказал Штессан. — Я хочу показать тебе заставу Гильганг у Скрепов после того, как в ней побывал цог.

Из пламени на Лёшку выплыла стена, сложенная из грубо отесанных камней, неряшливо обмазанных скрепляющим раствором. Мелькнули невысокая арка и узкая, покосившаяся башенка с неровным, обрушенным краем. Растопырило ломкие ветки сухое дерево, похожее на побелевшего от испуга стражника.

Огонь выгнулся над Лёшкой мрачным багровым сводом, вычернив искристый песок.

— Их было двадцать два мечника, — глухо сказал Штессан. — Панциры и ликурты. Никаких сквиров. А с ними — цайс-мастер Сангсар Войх. Все они здесь.

Глинобитные хижины, расположенные полукругом, жались к крепостной стене. Чернели дыры входов. Под дырявым навесом стояли две телеги. В углу площади торчала из наносов песка горловина колодца.

Первый мечник, которого увидел Лёшка, держал воротную створку. То ли пытался закрыть, то ли пропускал кого-то внутрь крепости.

— Тогда мы ещё не знали, как бороться с цогами, — произнёс Штессан. — Не имели представления. Это был второй случай.

Мечник казался иссохшим как мумия. Запавшие щёки. Пергаментная кожа. Тонкие руки и ноги. Пояс с мечом и короткие штаны свалились с похудевшей фигуры.

Дальше Лёшка увидел ещё двух панциров. Один лежал, полузанесённый песком. Другой застыл, наклонившись вперед, словно на стоп-кадре. И снова — опалённое солнцем, измождённое лицо, высушенные конечности.

— Цог не убивает тебя в прямом смысле слова, Лёшка. Он запирает твой разум в ойме, и ты умираешь, не в силах оттуда выбраться. От голода, от жажды, от жары, от потери ца, которую он потихоньку тянет из тебя.

Впереди, в два ряда, прикрывшись щитами, замерла дюжина воинов. Бесполезными жалами торчали мечи.

Сбоку держался за лицо человек в просторной светлой накидке.

— Цог всех их погрузил в ойме, — сказал Штессан. — Проплыл мимо и убил. Вот так, Лёшка. И ни я, ни Солье никого не смогли спасти.

Огонь полыхнув, принялся гаснуть.

Лёшку протащило чуть дальше, позволив заглянуть в хижину за колодцем, где неподвижно лежали и сидели на лавках ещё четыре мечника, затем вокруг вновь сделалось темно.

— Ойме, Лёшка, — раздался голос Иахима, — это в первую очередь путь познания. Помнишь первый урок? Если бы ты не увидел в ойме себя, то не смог бы найти выход. Но это почти что детское испытание. Второй урок будет куда сложнее. Ты должен научиться чувствовать тонкие движения ойме и собственной души. К сожалению, я больше не могу тебе ничего подсказать. Время пошло.

И стало тихо, мёртво, пусто.

Ну, ясно, мысленно вздохнул Лёшка. Господин ликрант в своём репертуаре. И вообще — сколько времени-то выделено? Там было семь минут, здесь, положим, надо справиться за пятнадцать. Это если отталкиваться от прошлого раза. Жалко, отсчитывать некому…

Так, о чем я? Я лежу или стою?

Тьма. Ойме. Где тут тонкие движения? Ничего нет. Ни-че-го. Я — точка, мысль. Даже не определишь, где, собственно, мои конец и начало.

Был же, кажется, такой фильм, где парня связывали в лечебнице… Назывался он… Ага, «Пиджак», вспомнил Лёшка. Ещё Жижа от него был в восторге. Там этот парень переносился то ли в прошлое, то ли в альтернативную реальность… Но сначала тоже находился как бы нигде, в смирительной рубашке, в мертвецкой.

Но я то не переношусь! Я вишу! Завис. У меня альтернативная реальность какая-то не альтернативная, постоянно чёрная. И время течёт.

Раз, два, три, спокойнее…

Я где? Я внутри себя, принялся размышлять Лёшка. Отрезан от внешних ощущений. Чтобы пробиться наружу мне необходимо выполнить определенное действие. Значит, надо определиться, какое это должно быть действие.

Допустим, как раньше, я — тьма…

Лёшка, как в прошлый раз, попытался вобрать окружающий мрак в себя, потому что, конечно же, это был его мрак, его злость, его поступки…

Но ничего не случилось.

Хорошо, решил Лёшка, слегка разозлившись, тогда я — свет. Отрицаю, разгоняю, сияю, уничтожаю, шлю фотоны во все стороны.

Результат был ничтожен. Ни тела, ни цвета. Ойме осталось ойме.

Вообще, конечно, рассчитывать не на тьму, так на свет, было глупо. Игра-то идет по-взрослому, скидок на не вполне взрослый возраст секретаря здесь не делают. Это секретарь, выходит, тупит. Свет, тьма, фэнтезятина сплошная.

Вроде бы куча мыслей, а попробуй выбрать верную — замучаешься. Цог, наверное, может на любую фразу тебя «запаролить», гадай потом, что он имел ввиду. Или не может? Или вскрывает тебя «автоматом» и «паролит» на самое неприятное?

Лёшка задумался.

Это, в сущности, логично. Только вопрос: откуда Штессан знает, за что мне стыдно и от чего я был и буду готов сквозь землю провалиться?

Интересно…