Почему Лёшка подумал, что это Шикуак, он не смог бы сказать точно. Возможно, вспомнились отражение чужого мира, врезавшегося в Ке-Омм и Замок-на-Краю, показанный Мёленбеком. Но едва мысль оформилась в Лёшкином мозгу, как человек на картинке под веками внезапно с хрустом повернул голову. Корка льда на его щеках пошла трещинами, а в глазах зажглись яростные, злые огоньки. Губы не двинулись, но лёгкое, еле уловимое дыхание прорвалось сквозь них снежной пылью.
— …ш-ш-шка… мальчиш-ш-шка…
Лёшка вскрикнул и подскочил на койке.
Монета в кулаке нагрелась и обжигала кожу. Вот же зараза! Лёшка отбросил ее, и она коротко прозвенела по полу.
От страха прошиб холодный пот.
Ё-моё, это получается хельманне самого Шикуака, что ли? Это он сейчас ему… Это он его…
Лёшку затрясло. Заунывный звук пружин принялся терзать слух.
Вот, значит, какой он, долбаный Шикуак. Насквозь мёртвый и промороженный. Или не мёртвый. Кто знает, как там у него в мире считается.
Мальчиш-ш-шка…
Так и помереть не долго. Темно. И хорошо, что темно. Постойте! Если хельманне Шикуака, то он его, наверное, вытащил. В зал наверху!
Лёшка вскочил и как был, в одних плавках, выскочил в коридор. Темнота слегка протаяла под отсветами ночника в обеденном зале, и он взлетел по обозначившимся ступенькам лестницы на второй этаж.
— Господин Штессан! Дядя Иахим!
Отталкивая груши и манекены Лёшка через весь, застеленный матами зал пробежал к приоткрывшейся дальней двери.
— Дядя Иахим!
— Что?
Штессан был в семейных трусах, но с поясом, на котором болтался кинжал с обломанным клинком. Лёшка впервые увидел рубцы и шрамы, которыми были исполосованы грудь и живот ликурта Третьего кнафура. Один, темно-красный, извиваясь, шёл от плеча по ребрам.
— Что случилось?
— Здесь… Здесь никто не появлялся?
Штессан посмотрел на секретаря, на выступающие из темноты колонны и сиреневый полукруг ночного окна. Взгляд его на мгновение сделался цепким.
— Нет. Я бы услышал.
Лёшка облегченно выдохнул.
— А то я это…
Ему вдруг показался смешным и глупым свой секундный испуг. Даже сквир бы себе такого не позволил. Ага, Шикуака он вызвал! Из-за Скрепов. Приснится же. Просто увиденное через кристалл наложилось на всякие подсознательные страхи и — пожалуйста: лёд, мертвец, мертвец оживает…
— Так что? — терпеливо спросил Штессан.
— Мне показалось, я вызвал по хельманне, — сказал Лёшка. — Такого здоровяка…
Иахим хмыкнул, наклонил голову, прислушиваясь к окружающим звукам.
— Нет, — твёрдо сказал он. — Обманка. Солье сразу бы оповестил. Иди-ка ты спать, парень. Завтра у тебя напряженный день.
— Вы про полы?
— Я про твою учёбу. Или ты думаешь, что мы уже закончили с ойме и болевыми стяжками? Это ещё даже не начало! Всё, бывай.
Штессан скрылся за дверью, обрезав электрический свет.
Лёшка постоял в темноте, затем по ближней лестнице спустился вниз. Дерево проскрипело под ступнями.
Интересно, а Солье с Иахимом вдвоём с Шикуаком бы справились? А что? Вполне себе решение проблемы по Лёшке Сазонову. Вызвать и надавать. Жалко, что у Шикуака на самом деле не может быть хельманне. Ну, разве что лежит оно где-то в Замке-на-Краю.
А вообще, конечно, смешно. Ш-ш-шикуак…
Лёшка включил свет в комнате и подобрал с пола монетку. Подержал в ладони: вовсе не горячая. Зажмурился: ничего, темнота.
— Теряю былую легкость, — прошептал он.
Фраза была известная, но Лёшка совершенно забыл, из какого она фильма. Улёгшись, он положил монету под подушку, закрыл глаза и неожиданно для себя мгновенно уснул, не увидев больше ни замерзшего Шикуака, ни прежнего обладателя хельманне.
Разбудил его холод, пробравшийся под тонкое одеяло. Словно стена чужого мира за ночь переместилась к особняку. Лёшка стукнул зубами. Задубеть же можно!
Часы на мобильнике показывали какое-то совершенно невозможное для него время — без семи шесть. Кажется, он никогда ещё не просыпался так рано. Пружины повизгивали. Солнце окрашивало красным боковину оконной рамы.
Наверху что-то глухо постукивало. Штессан уже, что ли, тренируется?
Лежать не было никакого смысла, поэтому Лёшка достал из сумки спортивные штаны, сходил в туалет и поднялся на второй этаж.
То, что он увидел, заставило его усомниться в собственном зрении.
В багряном, идущем из полукруглого окна свете Иахим Штессан в коротких штанах и с голым торсом прыжками передвигался по залу. Кинжал в его руке с шелестом слоил воздух. Ступни приминали маты. Жилистое, перевитое шрамами тело огибало фигуры деревянных манекенов и подвешенные «груши».
Когда Штессан в очередном прыжке просто исчез, чтобы появиться метров на пять правее, у одной из поддерживающих крышу колонн, Лёшка даже головой мотнул.
Это как?
Новый прыжок, и снова — был Штессан, нет Штессана. Кинжал, поймав солнце, полоснул манекен. Размазанное движение, поворот, дыхание воздуха.
Нет Штессана. Совсем нет.
Лёшка стиснул лестничные перила. Губы сами принялись отсчитывать секунды: три, четыре… одиннадцать…
Тень мелькнула у окна и снова пропала. Показалось?
Бум! Одновременно со стуком пяток в пол Штессан возник перед Лёшкой, через столбики перил легонько уколов того кинжалом в живот.
— Хар-ра!