Секретарь

А когда привычный, чуть ли не родной уже зал на втором этаже бывшего купеческого особняка вдруг пробился сквозь тьму тенью, серым пятном на стене и затем весь, Лёшка обессилевшим победителем рухнул на руки Штессану. Он не сразу понял, что плачет. Но это не показалось ему постыдным. После победы — можно. Выдержав — можно. Победив.

Лицо Штессана оплывало в электрическом свете.

— Ты молодец, молодец, Алексей.

— Правда? — Лёшка, всхлипнув, посмотрел Иахиму в глаза.

Жесткие, колюче-серые глаза Штессана неожиданно подобрели.

— Правда, сквир, правда. Сам, без помощи, хотя и почти за пол-дня, но ты победил ойме. Я думал, будет хуже. Так что…

Он стинул Лёшкины плечи.

— Спасибо, — Лёшка улыбнулся. — Вы слышали, я кричал «Ура!»?

— А мне слышалось «Хар-ра!».

— Это одно и тоже.

— И как там? — спросил Штессан.

— Плохо. Темно. Я думал, уже не выберусь. Но я выбрался.

— В этом и смысл, Алексей. Не сдаваться, когда ты думаешь, что возможностей и сил сражаться у тебя больше нет. Это урок номер два.

— Извините, меня что-то ноги не держат, — сказал Лёшка и хлопнулся на маты.

Штессан, хмыкнув, сел рядом.

— Скажи, ты плыл, летел или проламывал стены?

— Я полз, — сказал Лёшка.

— Тоже дело, — сказал ликурт. — А я проламывал стены. Двести девяносто три стены.

— Вы просто не представляете, как мне сейчас хорошо.

— Представляю, — кивнул Штессан.

— Не-а.

Лёшке казалось, что он обрёл сверхчувствительность. Он слышал, как пощелкивая, отслаивается старая краска на оконной раме, ощущал, как свет давит на стекло, замечал полёты пылинок. Мягкий мат был набит поскрипывающим конским волосом. Особняк вздыхал и оседал. У Штессана похрипывало в горле. Кровь скоростным экспрессом курсировала по телу. Словно сосед в дверь постукивало сердце. Пробивались сквозь кожу волоски. Ясно думалось ни о чём. Снаружи шелестели деревья и затухал звук случайно повернувшего на Шевцова автомобиля.

Лежать было хорошо и уютно, всю жизнь можно так лежать. Под уходящим ввысь потолком перекрещивались балки, колонны врастали в утолщения, ниже в два ряда свешивались светильники. Там даже имелись узкая площадка и лесенка для их монтажа.

— Так, — раздался голос Мёленбека, — давайте уже с отдыхом заканчивать.

Он встал со стула в углу и, постукивая тростью по висящим «грушам», подошёл к Лёшке и Штессану. Вид у него был не выспавшийся и помятый, борода свалялась, камзол отсутствовал, а пуговицы рубашки попали не в те петли.

— Что случилось? — тут же вскочил Иахим.

Мёленбек скривился.

— Пока ничего. Смотрю, ты не жалеешь моего секретаря. Алексей…

Подчиняясь властному движению пальцев, Лёшка поднялся на ноги.

— Я прошёл…

— Да-да, — нетерпеливо произнёс Мёленбек, — я знаю.

Он жёстко ухватил парня за локоть и повернул, всматриваясь в его зрачки. В свободной руке его появился кристалл, который он поднёс к Лёшкиному лбу.

— Зачем это? — спросил Лёшка.

— Предчувствие, — сказал Мёленбек. — Что-то мне не спокойно.

Кристалл впечатался в кожу секретаря над правой бровью и прокатился к левой, оставляя щекотное ощущение от чередования граней.

— Что-нибудь снилось? — спросил Мёленбек.

— Нет, — соврал Лёшка и наткнулся на тяжёлый взгляд чёрных глаз.

— Ты уверен?

Почему-то признаваться про Замок-на-Краю и Шикуака было страшно.

— Мне показалось… Мне приснилось…

— Солье, парень думал, что вызвал кого-то ночью, — вклинился Штессан.

Мёленбек нахмурился и отнял кристалл.

— Никого он не вызвал. Ладно, — он оттянул Лёшке нижнее веко, — ты совсем загонял его, Иахим. Отложи ойме.

— После третьего урока, Солье, сам понимаешь.

— А мне нужны люди! — Лицо Мёленбека налилось кровью. — Где они? Какой прок от него в таком состоянии? День минус, Иахим!

— Пусть рисует карту.

Мёленбек фыркнул.

— Что он нарисует? Мальчишка вообще не понимает ни что он, ни где он! Ему кажется, всё это игра, развлечение!

— Вовсе нет, — насупился Лёшка.

— Это не в упрёк тебе, Алексей, — вздохнул Мёленбек. — Пока вокруг не начинают умирать близкие люди, очень многим кажется что всё, что происходит в мире, несерьёзно.

— Но я готов!

— К чему ты готов? — свирепо спросил Мёленбек. — К смерти — готов? К войне — готов? К чужим крови, боли, отчаянию? К трупам друзей?

Лёшка сглотнул и твёрдо посмотрел в чуть выпуклые глаза цайс-мастера.

— Если секретарю нужно быть к этому готовым…

— Уйди с глаз моих! — рявкнул Мёленбек, отшвырнув парня к лестнице. — Вымоешь полы — и свободен.

— Куда?

— Домой. Погуляй, посмотри, ощути город и мир, подумай, что ты можешь потерять. Почувствуй, можно ли за это умереть и стоит ли за это жить и сражаться.

— А стена?

— Какая стена? — нахмурился Мёленбек.

— В коридоре, — тиская перила, сказал Лёшка. — Недокрашенная.

— Я докрашу, — сказал Штессан.

— Тебе сказали: брысь! — стукнул тростью цайс-мастер.

От гнева нанимателя Лёшка сбежал вниз и не слышал, как Мёленбек, устало привалившись к одной из колонн, сказал Штессану:

— Мы не готовы, Иахим. Алексей не готов, я, извини, чувствую себя гимнетом-первогодком. Мне бы больше времени.

Он закрыл глаза.